Деревушка - Уильям Фолкнер

все признаки, всякий намек на подвижность, и она снова уплывала, постепенно уменьшаясь, как на плоту; словно серый уродливый древесный ствол неторопливо плыл по течению, непостижимым образом не падая, как будто все еще рос в земле. Приказчик вдруг загоготал, раскатисто, радостно. Он хлопнул себя по ляжке.

- Истинный бог, - сказал он.- Куда вам против него.

Джоди Уорнер, войдя в лавку с заднего крыльца, вдруг замер, приподняв одну ногу, как пойнтер, сделавший стойку. Потом на цыпочках, без единого звука, он стремглав кинулся за прилавок и побежал между полками туда, где ворочалась неуклюжая, медвежья фигура, засунув голову по самые плечи в витрину с иголками, нитками, табаком и засохшими разноцветными сластями. Он грубо и злобно вытащил парня из витрины: тот испустил придушенный крик и, слабо отбиваясь, запихнул в рот последнюю горсть каких-то лакомств. Но почти сразу он перестал сопротивляться, притих и весь обмяк, только челюсти быстро двигались. Уорнер выволок его из-за прилавка, а приказчик уже сорвался с места и вбежал внутрь, торопливый, встревоженный.

- Ну, ты, святой Эльм! -сказал он.

- Сколько раз я вам говорил, чтобы не смоли пускать его сюда! - сказал Уорнер, встряхивая мальчика. - Он почти всю витрину слопал. Ну ты, вставай!

Парень весь обмяк в его руке, повиснув, словно пустой мешок. Он жевал с каким-то покорным отчаяньем, и глаза его на широком, вялом, бесцветном лице были крепко зажмурены, а уши едва заметно, но непрестанно двигались в такт жующим челюстям. Если бы не это, можно было бы подумать, что он спит.

- Ты, святой Эльм! - сказал приказчик.- Вставай! - Мальчик теперь держался на ногах, по глаз не открыл и жевать не перестал. Уорнер выпустил его.- Марш домой, - сказал приказчик. Мальчик послушно повернулся, чтобы пройти через лавку. Уорнер дернул его назад.

- Не сюда,- сказал он.

Мальчик прошел через галерею и стал спускаться с крыльца в своем тесном комбинезоне, который жестко топорщился на его тощих боках. Прежде чем нога его коснулась земли, он что-то вытащил из кармана и запихнул в рот; уши его снова едва заметно задвигались вместе с челюстью.

- Хуже крысы, правда? - сказал приказчик,

- Какая, к черту, крыса! - сказал Уорнер, хрипло дыша.- Хуже козла в огороде. Вот увидите, как он раз делается с ремнями, вожжами, холстами и подпругами, заберется в лавку с черного хода, все слопает, сожрет меня, вас и его - всех троих. А потом, не сойти мне с этого места, и отвернуться-то страшно будет - а ну как он перебежит дорогу и примется за хлопкоочистилку и кузню. Ну, вот что. Если я еще хоть раз поймаю его здесь, то поставлю в лавке медвежий капкан.- И он вместе с приказчиком вышел на галерею. - Доброе утро, джентльмены,- сказал он.

- Кто это был, Джоди? - спросил Рэтлиф.

Не считая приказчика, державшегося в отдалении, стояли только они двое, и теперь, когда они были рядом, стало заметно сходство между ними - сходство смутное, неуловимое, неопределенное, не во внешности, не в манере говорить, одежде или складе ума; и уж конечно, не во внутреннем облике. Тем не менее сходство было, так же как было и неискоренимое различие, потому что на Джоди легла печать его судьбы; придет время, и он состарится; Рэтлиф тоже; но того, в шестьдесят пять лет, поймает и женит на себе девчонка, которой не будет и семнадцати, и до конца его дней станет мстить ему за свой пол; Рэтлифа же - никто и никогда.

Паренек медленно брел по дороге. Он снова вынул что-то из кармана и сунул в рот.

- Это мальчишка А. О., - сказал Уорнер, - клянусь богом, я сделал все, чтоб его отвадить, разве только яду в витрину не подсыпал.

- Как? - сказал Рэтлиф. Он быстро окинул взглядом все лица; на собственном его лице промелькнуло не только удивление, но почти испуг.- Я думал... позавчера вы, ребята, сказали мне... вы мне сказали, что приезжала женщина, молодая женщина с ребенком... И вот теперь...- сказал он. - Как же так?

- Это другой,- сказал Уорнер.- Чтоб у него ноги поотсыхали! Ну, что, Эк, говорят, ты поймал одну из своих лошадей?

- Да, поймал,- сказал Эк. Он и мальчик покончили с галетами и сыром, и теперь он сидел у стены, держа в руках пустой пакет.

- Которую же - ту, что он тебе подарил? - сказал Уорнер.

- Да, ту самую,- сказал Эк.

- Па, а вторую ты подари мне,- сказал мальчик.

- Ну и что же?

- Она себе шею сломала,- сказал Эк.

- Это я знаю,- сказал Уорнер.- Но как? - Эк не шевелился. Глядя на него, они почти воочию могли видеть, как он выбирает и накапливает слова, фразы. Уорнер, глядя на него сверху вниз, засмеялся хриплым натужным смехом, со свистом всасывая воздух сквозь зубы. - Я расскажу вам, как было дело. Эк с мальчишкой пробегали за ней почти сутки и наконец загнали ее в тот тупик, что возле дома Фримена. Они сообразили, что через Фрименов восьмифутовый забор ей не перескочить, ну вот и натянули у входа в тупик, на высоте трех футов от земли, веревку. Ну а лошадь, понятное дело, когда добежала до конца тупика и уперлась в конюшню Фримена, поворотила, как Эк и рассчитывал, назад и понеслась по тупику, ни дать ни взять вспугнутая ворона. Наверно, веревки она и не заметила. Миссис Фримен выбежала на крыльцо и все видела. Она говорит, что когда лошадь налетела на веревку, она была похожа на большую рождественскую шутиху. Ну а второй вашей лошадки и след простыл, так, что ли?

- Да,- сказал Эк,- Я не углядел даже, в какую сторону она побежала.

- Подари ее мне, па, - сказал мальчик.

- Погоди, прежде надо ее поймать,- сказал Эк. - А там видно будет.

Вечером того же дня фургончик Рэтлифа стоял у ворот Букрайта, и сам Букрайт стоял рядом, на дороге.

- Вы ошиблись, - сказал Букрайт.- Он вернулся.

- Он вернулся,- сказал и Рэтлиф. - Я чопорно судил об его... ну, не выдержке, это не то слово, и, уж конечно, не об отсутствии выдержки. Но я не ошибся.

- Чепуха,- сказал Букрайт. - Вчера его целый день не было. Правда, никто не видел, чтоб он ехал в город или возвращался оттуда, но всякому ясно, что он был там. Ни один человек, даже если он Сноупс, не допустит, чтоб его родича сгноили в тюрьме.

- Он недолго там просидит. До суда остается меньше месяца, а потом, когда его упекут в Парчмен, он снова будет на свежем воздухе. И даже снопа станет работать по хозяйству, пахать. Конечно, это будет не его хлопок, но ведь он никогда не выручал за свой хлопок достаточно, чтобы хоть как-нибудь перебиться.

- Чепуха,- сказал Букрайт.- Ни за что не поверю. Флем не допустит, чтоб его отправили на каторгу.

- Допустит, - сказал Рэтлиф.- Потому что Флему нужно погасить все эти ходячие векселя, которые то и дело появляются то здесь, то там. Он хочет избавиться навсегда хотя бы от некоторых.

Они поглядели друг на друга - Рэтлиф, серьезный и спокойный в своей синей рубашке, Букрайт тоже серьезный, сосредоточенный, нахмурив черные брови.