Экипаж. Команда - Андрей Константинов

На следующее утро, в полном соответствии с договоренностью, Виктор Анатольевич выполз из гостиницы в двенадцатом часу под тихие всполохи фотоаппаратуры (приемка, фото – Лямин, Ольховская). Смена успела дотащить его лишь до Технологического института, после чего пришла ожидаемая команда дежурного – наблюдение за Потертым прекратить и выдвигаться на улицу Олеко Дундича в помощь своим, гонявшим в это время по купчинским проселкам двух юных скинхедов. Гораздо веселее получилось с майором Зубаткиным. Благодаря Шатову, «грузчики» получили информацию, что эту ночь москвич проведет в квартире своей родной сестры на улице Кубинской, где обязательно (Шатов обещал!) набухается со своим зятем. Надо ли говорить, что к тому моменту, когда Зубаткин подходил к заветному дому, его уже встречали с длиннофокусной оптикой. Проверочные действия майора, имевшие целью не дать «грузчикам» срубить адрес ночевки, были восприняты с легким смешком – понятное дело, никто не стал светиться и входить вслед за ним в подъезд, поскольку номер квартиры был известен заранее. Между тем Зубаткин пребывал в полной уверенности, что под вечер ему удалось-таки оторваться от весьма плотно все это время висевших на хвосте питерских «грузчиков». Чуть позже в магазин был командирован зять, которого классно срисовали в момент покупки пузыря «Синопской» и даже подобрали неосторожно оставленный им чек, приобщенный к делу. Все складывалось очень неплохо, однако тревожное чувство, что вмазавший москвич запросто может отправиться в ночное, дежурившую под окнами смену не покидало (кстати, «грузчики» были недалеки от истины – подобная мысля и впрямь посещала голову майора Зубаткина, которому очень уж хотелось поизмываться над питерскими). Поэтому в двенадцатом часу на лестничную площадку объекта бесшумно взошли две тени и щедро залили эпоксидкой замочную скважину двери, за которой происходило таинство встречи родственников. В итоге не то что ночью, но и с утра ни Зубаткин, ни его родня не смогли покинуть квартиру – дверь решительно не хотела открываться. Лишь к двенадцати часам в адрес подъехал племянник майора и с помощью слесарных инструментов освободил пленников. Однако к тому времени дежурившую смену официально уже сняли с точки, посему в сводке «НН» второму дню пребывания фигуранта в Северной столице были посвящены лишь две куцые фразы: «до 11.30 объект из адреса не выходил» и «в 11.30 наблюдение за объектом прекращено по согласованию с заказчиком».

Вечером того же дня смена Нестерова, изрядно уставшая, но довольная удачным завершением секретной операции «Москва но пасаран!», возвращалась в контору под веселое пение Козырева, на днях сочинившего собственный ремейк на тему известной песни Максима Леонидова:

Был обычный серый питерский вечер,

и я брел за ним в дурном настроенье.

Вижу, связь ему плетется навстречу

с намереньем совершить преступленье.

Эту рожу я встречал где-то даже: –

на Апрашке иль в пивном заведенье.

И, по-моему, зовут его Сашей,

если только это не совпаденье.

Связь подошла, как каравелла по зеленым волнам,

прохладным ливнем после жаркого дня.

Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она,

чтоб посмотреть, как срисовал ее я…

Нестеров улыбался и требовал по приезде «списать слова». В не менее приподнятом настроении пребывала и Ольховская. И тогда доселе колебавшийся Паша решился. Когда они поднимались в контору, Козырев, улучив момент, смущенно предложил Полине вечером посидеть в какой-нибудь кафешке.

– Мне очень нужно с тобой поговорить, – пробормотал Паша и покраснел по самую макушку.

Догадываясь, о чем намеревается «поговорить» Козырев, Полина его предложение приняла, и они условились встретиться в восемь в «Республике кофе» на Невском.

Три часа спустя они сидели за столиком кафе и поглощали десерты. Паша несколько раз собирался с духом, но все никак не мог приступить к первому в своей жизни объяснению в любви. Полина, которая очень хорошо понимала состояние Козырева, деликатно молчала и не подгоняла его. К тому же сейчас Ольховскую в большей степени заботила проблема деликатного отказа, хотя, как это ни парадоксально, в последние дни где-то в глубине души у нее также неожиданно затеплилось нечто, очень похожее на чувство. Пусть даже и не любви, но уж глубокой симпатии к Павлу – это точно.

Как это всегда и бывает, в кульминационный момент, когда Паша открыл было рот, дабы начать объясняться, у него заверещал телефон. Звонил Нестеров.

– Паша? Ну слава богу, дозвонился, – возбужденно начал бригадир. – Давай бросай все и подъезжай к Лямину. Я у него. Кстати, ты не знаешь, где может быть Полина? Она тебе ничего не говорила?

– Полина здесь, со мной, – откликнулся Козырев и поспешил уточнить, чтобы Нестеров не подумал ничего «эдакого»: – Мы на Невском, кофе пьем.

– Кофе – это хорошо. Допивайте, а потом берите тачку и дуйте сюда.

– А что случилось-то? – спросил Козырев.

– Сегодня утром Николай открыл ящик, и сразу поперла масть.

– Это как?

– Бандиты назначили встречу, – по-жегловски ответил Нестеров.

… Каждому лицу, пошедшему в наблюдение, дается кличка, как равно и лицам, кои, по мнению филеров, будут представляться интересными, или часто встречаться ими по наблюдению. Кличку должно давать краткую (из одного слова). Она должна характеризовать внешность наблюдаемого, или выражать собою впечатление, которое производит данное лицо…

из Инструкции по организации филерского наблюдения

Экстренное заседание Большого хурала открылось в одиннадцатом часу вечера, после того как несостоявшийся Ромео Козырев вместе со своей Джульеттой примчались на Светлановский. Бабушка Лямина проводила лето в местности, в которой, если верить рекламе, «хорошо иметь домик», поэтому в данный момент квартира Ивана под место вечерних заседаний подходила идеально. Войдя в комнату, Паша и Полина застали довольно редкое зрелище – бригадира, терзающего компьютер. Под чутким руководством Лямина Александр Сергеевич послушно и усердно давил на клавиши. Всем своим видом в этот момент он просился на агитационный плакат «Все на борьбу с компьютерной безграмотностью». Столь небывалый ажиотаж у Нестерова, испытывающего отвращение ко всякого рода высоким технологиям, вызвала приобретенная по случаю так называемая рубоповская база, утечка которой произошла в конце 90-х. Информация в базе была ощутимо устаревшей, но вместе с тем довольно интересной и познавательной. Хотя, безусловно, для бригадира было по меньшей мере дико осознавать, что данные из дел оперучетов и прочие, как минимум дээспэшные, сведения находятся в относительно свободной продаже и стоят каких-то пятьсот деревянных. И за что, спрашивается, его поколение кровь проливало? Обыдно, да?

Александр Сергеевич не без сожаления оторвался от мышки, вылез из-за стола, и его место тут же занял Лямка, продолживший поиск. А бригадир тем временем рассказал вновь прибывшим о том, что сегодня утром почтовый ящик Ташкента открыли и Николай уже успел порыться в нем. Первоначальное резюме таково: затеянное ими мероприятие принесло пока весьма скромные результаты. Во-первых, всю входящую почту пользователь по прочтении, похоже, удалял. По крайней мере, в папке «входящие» было сиротливо, как в тюремной камере. Во-вторых, количество исходящих писем также было крайне незначительным, а их содержимое, на первый взгляд, большой ценности не представляло. Впрочем, одно письмо Нестерова как раз таки очень заинтересовало и именно из-за него сегодня весь этот сыр-бор и разгорелся. Письмо было отправлено на адрес [email protected] восемь дней назад и содержало в себе следующий текст: