Император Юлиан - Гор Видал

Юлиан снова откинулся на спину и стал теребить свою юношескую бородку; в лучах июньского солнца она отливала золотом, как лисий мех.

- Через год я утвержусь в Галлии… и в Италии, - ответил он, и, несмотря на осторожный тон, все стало ясно: переход Альп означал войну. - У меня нет выбора, - продолжал Юлиан. - Если я останусь здесь и буду бездействовать, мне не сносить головы. - Он снова указал на столик с документами. - Есть сведения: Констанций ведет переговоры со скифами, чтобы они вторглись в Галлию. Это на него похоже: чтобы уничтожить меня, он готов снова разорить Галлию и отдать ее варварам, на сей раз навсегда. - Юлиан сел на койке. - Итак, друзья мои, следующей весной я выступаю в поход против Констанция.

Подумав, я попытался возразить:

- Но его армия превосходит твою в десять раз. Он правит Италией, Африкой, Иллирией, Азией…

- Знаю. - Спокойствие Юлиана, необычное для него самообладание поразили меня даже больше его слов. При его темпераменте он должен был давно вскочить на ноги, размахивать руками, сверкать глазами, захлебываться от волнения словами. - Но если мы будем совершать быстрые переходы и наращивать при этом армию, в три месяца я завоюю всю Европу.

- А у Константинополя тебе придется встретиться с величайшей армией мира, - невесело напомнил Оривасий.

- Я верю в победу. Так или иначе, не лучше ли быть убитым в бою во главе своей армии, чем бесславно погибнуть здесь и войти в историю в качестве четвертого по счету самозванца, с которым разделался Констанций? Кроме того, это спор высших сил: галилеяне против истинных богов. Я одержу победу, так как послан свыше. - Он произнес это так спокойно и веско, без своей обычной экспрессии, что мы не нашлись, что возразить; легче было просить весенний дождь в Галлии перестать лить. Затем Юлиан вновь оживился.

- А Приск, значит, дезертирует! - Это был прежний Юлиан. - В тот самый момент, когда мы изготовились к бою, он спасается бегством в Афины.

- Трусость - преобладающая черта моего характера, - был мой ответ.

- А еще супружеская верность, - лукаво ухмыльнулся Оривасий. - Приск соскучился по мощным объятиям Гиппии…

- И по детям. Они подрастают, и пришла пора побеспокоиться об их пропитании, не говоря уже о духовном развитии.

- Тебе нужны деньги? - Юлиан даже в самых стесненных обстоятельствах (а в эту пору он не мог оплатить даже расходов на содержание собственного двора) всегда отличался щедростью к друзьям. Максим вытянул из него целое состояние… Кстати, я уезжал тогда еще и из-за Максима. По слухам, он принял приглашение Юлиана и вот-вот должен был явиться ко двору. Этого мне было не вынести.

Когда я сказал Юлиану, что не нуждаюсь в деньгах, он тем не менее дал мне медальон со своим изображением, дававший право бесплатного проезда по всем дорогам Западной Римской империи. Мы тепло простились. Хотя внешне он казался абсолютно уверенным в победе, записки свидетельствуют об обратном; видно, что он был крайне обеспокоен, но как умело это скрывал! Итак, наш Юлиан наконец вырос и научился держать свои эмоции при себе.

Я уезжал после полудня с почтовым экипажем, отправлявшимся во Вьен с площади перед дворцом; Юлиан с Оривасием вышли меня проводить. Когда я садился в фургон, как всегда битком набитый епископами и тайными осведомителями, Юлиан шепнул мне на ухо: "Встретимся в Константинополе". На том мы расстались, и прошел год, прежде чем мы, как ни странно, и в самом деле встретились в Константинополе, хотя я был уверен, что к осени с Юлианом будет покончено.

Юлиан Август

Мне хотелось бы сейчас подвести итоги тем четырем годам, в течение которых я обладал в Галлии реальной властью. За это время я предпринял три похода за Рейн, выиграл две битвы и одну осаду, во время которых взял в плен десять тысяч человек во цвете лет и отбил тысячу наших пленных. Кроме того, я четырежды проводил для Констанция рекрутские наборы пехотинцев первого разряда, трижды - второго разряда; я также отправил ему три отличные кавалерийские когорты. Я освободил все до одного города, общим числом около пятидесяти, захваченные или осажденные варварами.

Укрепив нашу границу до самого Аугста, поздней осенью я вернулся во Вьен через Безансон. В целом моя летняя кампания длилась в тот год всего три месяца.

В Безансоне, по слухам, меня ожидал Максим. Я очень надеялся с ним повидаться, но, несмотря на то что я разослал повсюду осведомителей, найти его не удалось. Зато когда я в одиночестве бродил по Безансону, с наслаждением осматривая достопримечательности, со мной произошел любопытный случай. Цитадель города удачно расположена на высоком утесе, с которого открывается прекрасный вид, а с трех сторон город, как крепостной ров, огибает река Ду. Некогда Безансон был большим городом, но ныне он пришел в упадок; от лучших времен в нем сохранилось много заброшенных храмов. Осматривая лежащий в руинах храм Зевса, я вдруг заметил человека в одежде киника. Не сомневаясь, что это Максим, я тихо подкрался сзади и хлопнул его по плечу. Так поступают мальчишки, когда хотят кого-нибудь напугать. Я добился своего и действительно напугал, но только не того, кого хотел. Это оказался не Максим, а один из учеников Проэресия, с которым я встречался в Афинах. Мы оба покраснели, затем он приветствовал меня и, запинаясь, выговорил:

- Как я счастлив, что великий цезарь не забыл друга своей юности, скромного философа, не блещущего ничем, кроме любви к истине…

- Добро пожаловать в Галлию, - ответил я, также заикаясь, хотя и не подавая виду, что обознался. - Приглашаю тебя со мною отобедать. - Так при моем дворе на добрых полгода появился один из величайших зануд, каких мне доводилось повидать на своем веку. Оривасий до сих пор надо мною подтрунивает, но у меня просто не хватало духу отказать. Этот прихлебатель сидел с нами, не пропуская ни одного вечера, и портил всю беседу. Почему мне всегда так трудно сказать такое коротенькое слово "нет"? Почему я так стеснителен, что порой завидую тиранам? А главное, с чего бы это мне вспоминать эту историю, когда речь идет об одном из критических моментов в моей жизни? Причина только одна: я никак не могу заставить себя перейти к описанию своего душевного состояния в ту зиму, когда я, подобно Юлию Цезарю, решился перейти Рубикон (в моем случае Альпы). Я всегда утверждал, что мои поступки в то время были продиктованы соображениями самообороны и я не помышлял о захвате престола. Единственное, к чему я стремился, - это чтобы Констанций признал меня законным Августом Запада Римской империи. Тем не менее должен признаться: просто я не в состоянии точно описать, что тогда думал или чувствовал на самом деле. Только историки с уверенностью утверждают, что движет тем или иным лицом. Тем не менее я намерен описать все события того времени с максимальной достоверностью, невзирая на то, что это для меня болезненно, и не страшась предстать в дурном свете.

* * *

В первых числах октября я прибыл во Вьен и поселился во дворце преторианского префекта. В мою свиту входило уже около тысячи человек обоего пола, включая солдат и рабов. Одним богам ведомо почему, но только число придворных всегда растет как на дрожжах, и содержать их - настоящее разорение даже для императоров… даже? Особенно для императоров! Небридия, вновь назначенного преторианского префекта, я выселил на свою старую виллу возле городской стены. Он был настолько любезен, что согласился, и настолько умен, что ни во что не вмешивался.