Я всемогущий - Дмитрий Карманов

Последняя фраза меня царапнула. Наверное, он хотел сказать «нормальным человеком». Или «обычным человеком».

Но порефлексировать на эту тему мне не удалось. Едва я закончил разговор с Олегом, как вновь пришёл входящий звонок от Ирины.

— Платон, — сказала она спокойным голосом, — поступила новая информация. В двенадцати странах приостановили нашу рекламу. Просто снимают с эфира, несмотря на договоры, на то, что она проплачена вперёд.

Слушая голос помощницы, я мысленно похвалил её за спокойствие.

— Всё понял, — ответил я, дождавшись окончания отчёта. И сказал уже более мягко: — Не волнуйся, Ириш, всё будет в порядке. Я разберусь.

Когда Ирина клала трубку, она наверняка улыбалась. Я живо представил себе её лицо — и ощутил небольшой укол в душе. Пожалуй, я соскучился.

Однако время было явно неподходящим для того, чтобы предаваться размышлениям о соратнице. Я мысленно вернулся к проблемам «Лиги Счастья». Кажется, материал начал сопротивляться моей последней идее. Мир не спешил бросаться в объятия своему счастью.

«Ну ничего, мало кто ещё убегал от счастья», — подумал я, бросив взгляд на листок, приколотый над рабочим столом. Буквально вчера я распечатал стихотворение «Её счастье» любимого мною поэта Геннадия Алексеева:

Сидит,

сложив руки на коленках.

Чего-то ждёт.

Пальцы тонкие,

хрупкие,

нежные.

Ногти длинные,

острые,

красные.

Коленки круглые,

гладкие,

белые.

Чего она ждёт-то?

Ясное дело — счастья.

Оно уже идёт к ней,

оно уже подходит,

оно уже на пороге,

оно уже пришло.

Тут она вскрикивает,

вскакивает

и бросается наутёк —

испугалась, бедняжка,

своего счастья.

Счастье пускается за ней

вдогонку.

Смех, да и только!

Счастье несётся за ней

большими прыжками.

Страх, да и только!

Счастье настигнет её,

беглянку.

Нет ей спасенья!

Кто же это

может

спастись от счастья?

Глупость какая!

Несмотря на поздний вечер, несколько окон на углу третьего этажа Апостольского дворца в Ватикане ещё светились. Епископ Рима, викарий Христа, преемник князя апостолов, верховный первосвященник Вселенской Церкви, Примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, суверен государства-города Ватикан, раб рабов божьих папа Иоанн Двадцать Четвёртый страдал от несварения желудка. Заснуть папе не удалось, поэтому он, скорчившись в роскошной, но неудобной постели, пытался читать книгу.

Пища духовная, однако, никак не усмиряла пищу физическую. Пострадав с полчаса, папа выполз из-под одеяла и, ступая босыми ногами по холодному мраморному полу, проследовал в медицинскую комнату. Там, в полумраке, стараясь не смотреть на хищно поблёскивающие зубоврачебный аппарат и комплекс экстренной хирургии, он открыл шкафчик, где хранились таблетки. Годы, к сожалению, брали своё, поэтому расположение самых часто используемых лекарств Иоанн Двадцать Четвёртый знал на ощупь.

Дожидаясь действия таблетки, папа постоял перед окном студии. Площадь святого Петра, объятая колоннадами, была почти пуста — лишь на парапете одного из фонтанов сидела припозднившаяся парочка, да неторопливо работали служители базилики, составляя пластиковые стулья перед храмом в аккуратные ряды.

Живот понемногу отпускало. Однако спать по-прежнему не хотелось. Папа вздохнул, сгрёб со стола не просмотренные ещё документы, оставленные вечером секретарём, и пошаркал в спальню. Перебирая по пути бумаги, он наткнулся на яркую брошюру «Лиги Счастья». С утра он просил секретаря подобрать материалы об этой новой секте и, надо же, так и не удосужился посмотреть. Папа расстроенно покачал головой и забрался на кровать.

Был ли он счастлив? Был ли счастлив Джузеппе Антонелли, сын туринского булочника, с ранней юности выбравший духовную стезю и закрывший для себя весь остальной мир? Был ли счастлив на склоне жизни Иоанн Двадцать Четвёртый, папа, первосвященник, преемник, архиепископ, митрополит и суверен? Был ли он счастлив на богослужениях, испытывал ли он религиозный экстаз, замирало ли его сердце в созерцании того величия, что являл Господь? Или же всё это давно превратилось в механическую работу, которую он тем не менее выполнял искусно и изобретательно? Было ли дано ему счастье любви, восхищался ли он женщиной, ощущал ли полноту единства двух душ и тел? Или же его познания в этой области ограничивались стыдными юношескими воспоминаниями о нескольких визитах в публичный дом и неумелыми объятиями соседской девчонки? Испытал ли он счастье творения? Знания? Рождения ребёнка? Полноты жизни? Или, может быть, он был счастлив, когда конклав кардиналов избрал его новым папой? Что он ощутил, узнав об этом? Счастье? Или же пустоту от осознания того, что вершина, к которой он стремился, наконец, покорилась, а самым сильным чувством оказалась лишь досада, что это не случилось годами раньше, когда святой престол маячил совсем рядом, но его занял другой?

«Счастлив ли ты?» — вопрошал с обложки Платон Колпин. И папе было неуютно от этого вопроса. Он полистал брошюрку, которая оказалась неожиданно тонкой. Новой ереси уже дали название — «колпинизм». От Иоанна ждали решения — и он его выдал. Не мог не выдать, зная, какой вой подняли архиепископы и кардиналы. Ему почти восемьдесят — и он, увы, не реформатор.

Хотя сам Колпин был ему в чём-то симпатичен. Этот человек приходил к нему на аудиенцию совсем недавно — и папа хорошо запомнил его. Иоанну показалось, что в чём-то они с Колпиным похожи. Может быть, в том, что оба достигли вершин, но оказались неспособными этому радоваться? И как тогда этот человек может научить быть счастливым хоть кого-то?

Папа нашёл страницу с инструкцией. Её простота очаровывала. Итак, пункт первый…

Шейх Ахмед-ибн-Абдулла-аль-Мадхали, верховный муфтий Саудовской Аравии, глава Совета Старших Учёных, глава Постоянного Комитета Изучения Ислама и Фетв, президент Исламского Университета Имама Мухаммеда-ибн-Сауда улыбался. Он всегда улыбался, когда разговаривал с европейцами. Улыбка — лучшее укрытие для презрения.

Британцы выглядели жалко. Главой их делегации был лысоватый пастор с редким ёжиком волос в тех местах, где победа лысины ещё не наступила. Потрёпанный светлый пиджачок — слишком тёплый для аравийской погоды, нелепая чёрная манишка, тяжёлые непрактичные туфли — всё это контрастировало с элегантным белым одеянием верховного муфтия, дополненным густой и благообразной чёрной бородой.

— Да благословится Аллах, Властелин Миров, и да прольётся благословение Его на Мухаммеда, пророка Его, и на семью его, и на спутников, и на всех тех, кто следует за ними в праведности и благочестии вплоть до самого Дня Великого Суда, — произнёс верховный муфтий, давая понять, что встреча окончена.