Крылья империи - Владимир Коваленко

Пляжиков было много. Песок, устья спокойных речушек. А в проливе — скалы.

— Если верить геологам, — разглагольствовал Миних, — Босфор образовался как разрыв перешейка. Поэтому такой скалистый. А тут — осадочные породы…

Наиболее подходящим для высадки он счел берег близ речки Агочлар. Батареи там не было вовсе. Турок тоже не было видно. Фельдмаршал удивлялся. Когда через два дня марша его войска все еще не встретили противника, удивление перешло в изумление. Он не знал, что почти все мобильные части неделю назад ушли штурмовать Килитбахир, приняв его за главный плацдарм русских. А гарнизон Стамбула скопился у южного входа в Босфор и у Эдикале. Потому как за день до его десанта в местечке Сан-Стефано объявились русские корабли, с которых сошли три бригады Суворова.

На третий день фельдмаршал наблюдал те же форты, что и перед высадкой, но сзади. Французский генерал де Тотт постарался — укрепления вышли на славу. Маленькую мортирку — так называемую Кегорнову — зарядили особым снарядом. В ярком небе расплылось алое облачко фейерверка. Потом второе — адмирал Спиридов ответил на сигнал.

Миних не был бы Минихом, если бы не применил какую-нибудь техническую выдумку. О скалы ударились набитые порохом брандеры. Земля вздрогнула. Выше скал встали столбы из пламени. На турецкие укрепления выпал каменный дождь, заставив расчеты покинуть орудия ради укрытия от щебневой картечи. Что уж говорить о стоящих без прикрытия батареях де Тотта! Маскировка не помогла — Миних не поскупился и ни кусочка побережья в зоне высадки не пропустил. Не все рассчитали инженеры — на русские войска камнепад обрушился тоже. Миниха это не смутило. Какая разница… Много легкораненых? Оставить в строю, злее будут. Примкнуть штыки! Форвертс!

Фельдмаршал лично возглавил одну их трех штурмовых колонн. Ту, в которую входил его полк. Он все рассчитал. И то, что одним из первых перешагнет бруствер бастиона, и то, что завалится навзничь, получив в не прикрытую доспехами — стар я, ребята, железки на себе таскать — грудь парфянскую пулю от бегущих к центральному укреплению турок, и то, как с побелевшими от ярости лицами ринутся на ненавистного врага его спешенные карабинеры. И о том, что пленных в том бою не будет, Миних тоже догадывался.

Он знал, что с треноги уйдет в небо снаряд с зеленым огнем. И эскадра Спиридова двинется к Стамбулу, снося по пути полевые батареи, прикрытые только земляными брустверами. А транспорты вывалят еще двадцать тысяч человек в серой одежке ландвера.

Он не знал, что еще через сутки, так и не начав штурм султанской столицы, доставшийся от него генералу Долгорукому корпус встретится с десантниками Суворова, полностью окружившими город и отчаянно пытающимися убедить турок, что их много. Соединившиеся части дружно вроются в землю по обе стороны от любезно проложенной турками вокруг города рокадной дороги. Что турки вернутся к неизвестным ему батареям, — укрытым в садах, спрятанным среди зелени полей, — и сумеют картечным и бомбическим огнем сперва задержать, а там и остановить десант, сохранив за собой великий город. Не крепость, не форты — но жилые кварталы и порт.

Султану удастся бежать — не столько из страха падения Истанбула, сколько от блокады, но его империя будет разрезана на три куска, одним из которых станет голодающая столица. И уже через неделю из султанской ставки в Адрианополе начнутся запросы — а нельзя ли заключить мир? Мир, не слишком грабительский и унизительный?

Целая неделя понадобилась только потому, что возле Дарданелл появился французский флот. Посланный как раз для предотвращения занятия Проливов русскими варварами, но опоздавший на считаные часы. Точнее говоря, флот пришел вовремя, так, как значилось в королевском приказе. А то, что русские поменяли разнюханные секретной службой короля Людовика планы, — так на то они и варвары косорылые…

Поэтому командующий эскадрой был ничуть не расстроен, но бодр и деловит. Выяснив у янычарского офицера, отвлекшегося от тушения развалин своего форта, обстановку, французский адмирал решил прорываться к Босфору. И, разумеется, нарвался на килитбахирскую позицию. Ради оборудования которой Грейг разоружил два линкора, не считая изувеченного ядром-астероидом, и отдал все трофейные орудия. Итог — сводная батарея в триста стволов. Окопанная с моря и суши, замаскированная, пусть грубо и поспешно.

Французские адмиралы того времени предпочитали ставить флагман в середину линии. Из соображений безопасности и удобства управления. Чтобы задние и передние суда быстрее и точнее читали флажные сигналы.

Та же самая логика, видимо, заставила некоторых динозавров — и не только динозавров — разместить мозги в заднице, вместо того чтобы разрастить кости черепа, а еще лучше — напялить стальную каску.

Баглир, как существо, всей сутью своей воплощающее прямо противоположные принципы, не мог не оставить такую практику безнаказанной. Поэтому, когда передовые корабли французов потянулись мимо пристрелянного траверза, он велел ждать. И только когда напротив первой из трехсот его пушек оказалась громадина под лилейно-белым флагом командующего эскадрой — в трубу даже название удалось рассмотреть: «Солей Руаяль», — Баглир вскочил на бруствер — черта ли теперь в маскировке — и, протянув указующий коготь в его сторону, приказал первому плутонгу палить. После чего прижал уши и для верности придавил пальцами.

Теперь, на суше, войны с Францией он не опасался. Точнее, полагал конфликт куда меньшим злом, чем недружественная эскадра в Мраморном море. Один раз небольшая необъявленная война уже случилась — во времена Анны Иоанновны. Тогда выяснилось, что ни флотом, ни армией великое королевство Польшу поддержать не в состоянии. Небольшой десант был сброшен в море русскими войсками. Теперь главным противником получался французский флот. Который в мире котировался куда ниже армии.

Кораблям, названным в честь деда царствовавшего тогда Людовика Пятнадцатого, не везло. Топили их в очередь, одного за другим, хотя французы строили несущие славное имя корабли на совесть, большими и крепкими. Но — не везло. Предыдущего короля-солнце отправил на дно погибший в Копенгагене английский адмирал Хок. Этот, новый, был совершенно монструозного размера. Очередная попытка создать стопушечник. И, как всякий стопушечник своей эпохи, «Солей Руаяль» оказался слаб в миделе. То есть — склонен к разламыванию пополам.

Что он и проделал всего после двух сотен попаданий, тогда как нормальные линкоры, бывало, держались на воде и после четырехсот, а иной испанец кадисской или гаванской стройки выдерживал больше тысячи. Потому, кстати, пираты их и предпочитали, взяв на абордаж, продать. Такой корабль обычно стоил дороже груза…

В первые же минуты боя французы остались без единого руководства. В сущности, они теперь могли спокойно отступить, поскольку неудачу можно было свалить на погибшего вместе со своим кораблем командующего. Однако командир арьергарда замешкался, и его корабли один за другим подставлялись под огонь батареи.

Младший же флагман, шедший вторым, еще до того как осознал, что на нем лежит ответственность уже за всю эскадру, был атакован вывернувшим из-за изгиба румелийского берега линейным фрегатом и поддерживающим тот фрегат легким. Залп книппелями — и флажные сигналы поднимать не на чем. Засадой командовал Федор Федорович Ушаков, а линейным фрегатом был бывший флагман Грейга, «Апостол Андрей». Самый боеспособный корабль русского флота. Без командования французы утратили строй, случилась свалка. В ход пошли зажигательные снаряды. Только вот «Апостол Андрей» все время оказывался перед носом да под кормой супостатов. Фрегат «Святой Яков» упорно сдерживал маневры французов, не давая им встать удобно. Большая часть брандскугелей, книппелей и ядер доставалась именно ему. Но — это был корабль именно испанской постройки. Причем самых славных времен.