Покушение - Александр Беляев

Пфлюкер наблюдал за движением машины на трассе из-за кустов. Потом его на мотоцикле тоже подвезли к боксу. Они обменялись с Этценом парой фраз и вернулись в артхранилище. А Кранц еще долго что-то объяснял военнопленному, которого потом увели в пристройку.

Этот маленький эпизод ни у кого на полигоне особого интереса не вызвал. Мало ли в каких делах использовали военнопленных. Но все это, вместе взятое, тоже расценили как следующий шаг к чему-то более серьезному.

В самом начале июня на полигон прибыла еще одна группа эсэсовцев с осветительной аппаратурой и киносъемочной камерой. Весь следующий день они лазили со своей кинотехникой по кольцу малой трассы, к чему-то примерялись, что-то выбирали. В конце концов остановились возле кустов, из-за которых за движением «кадиллака» наблюдал Пфлюкер, и там установили свою аппаратуру.

Следующий день выдался ненастным. Небо хмурилось, собиралось дождить. Установленные в кустах у трассы юпитеры накрыли чехлами. Но дождь так и не собрался. В «кадиллак» снова посадили военнопленного-водителя и заставили проехать по трассе несколько кругов. Его пустили даже без сопровождения охраны. Убежать, даже воспользовавшись машиной, пленный все равно не смог бы. Вдоль всей трассы тянулась широкая, заполненная водой канава, которую с трудом преодолевали во время испытаний даже гусеничные бронетранспортеры. Перемахнуть же через нее на колесном автомобиле нечего было и думать. Выскочить из машины и попытаться спастись бегством у пленного тоже не было никаких шансов. Во-первых, потому, что ему просто не удалось бы открыть изнутри дверцу. Во-вторых, вся кольцевая трасса просматривалась со сторожевых вышек как на ладони. И сделай водитель попытку выбраться из машины, его тут же пристрелили бы часовые.

Пленный, очевидно, ясно это понимал, и потому проезд по трассе обошелся без происшествий. Но на следующий день произошло такое, о чем на полигоне вспоминали потом шепотом до тех пор, пока Красная армия не выбила немцев из этих мест и полигон перестал существовать как таковой.

Утром следующего дня все началось и шло как обычно. Пленных покормили, из артхранилища доносились уже ставшие привычными шипение и взрывы. Но примерно в полдень все шумы вдруг прекратились, и из хранилища вышли все, кто был в нем: Этцен, Вёлер, Кранц, Пфлюкер и русоволосый гражданский. Все они выглядели как и прежде, и только на Политове было надето новенькое кожаное пальто из отличного хрома. Впрочем, если бы кто-нибудь имел возможность приглядеться к нему повнимательней, то, вполне возможно, заметил бы и такие несколько необычные детали: правый рукав у пальто был немного шире и длиннее левого. А на левом боку были сделаны не один, а два кармана. В левой руке Политов держал небольшой чемоданчик, в каких обычно спортсмены носили свою форму. У входа в хранилище их уже поджидал полигонный врач лейтенант Эльфельдт. Этцен, Пфлюкер, Политов и Эльфельдт сели в машину и поехали на кольцевую трассу туда, где уже разместилась съемочная группа. А Вёлер и Кранц направились к пристройке, в которой размещались пленные. Здесь уже стоял, поблескивая на солнце полированными боками, «кадиллак». Вскоре из пристройки, впервые за все время пребывания на полигоне, вывели всех пленных и построили перед машиной. К ним обратился Вёлер. Кранц переводил.

— Сейчас вы сядете в эту машину и проедете в ней по трассе несколько кругов. В это время наш кинооператор снимет вас на кинопленку. Ваш водитель уже знает, что ему надо делать. Он должен держать скорость не менее восьмидесяти километров в час. Когда съемка закончится, вам будет подана команда белым флажком. Машина остановится, вас выпустят из нее, и вы вернетесь сюда. Если съемка окажется неудачной, мы повторим ее снова. Если вы будете делать все, как надо, вам дадут отдохнуть и будут хорошо кормить. Если вы будете делать глупости, вас всех ждет расстрел на месте, — закончил инструктаж Вёлер.

После этого эсэсовцы усадили пленных в «кадиллак». А Вёлер и Кранц сели на мотоцикл и присоединились к Этцену и Пфлюкеру. Политова рядом с ними уже не было видно. «Кадиллак» тем временем выехал на трассу и уже заканчивал первый круг…

Шефнер выходил из штаба, когда Этцен, Пфлюкер и Политов садились в машину. Он проводил их взглядом до самой трассы. После этого он быстро зашел в свой домик, запер за собой входную дверь и поднялся на чердак. Отсюда кольцевая трасса хорошо просматривалась даже невооруженным глазом. А в бинокль все, что делалось на ней, можно было прекрасно разглядеть во всех деталях. Шефнер видел, как человек в кожаном пальто зачем-то ушел в кусты, как к киносъемочной группе подъехали Вёлер и Кранц, как на трассу выехал «кадиллак». Что-то необычное было во всей этой затее. Шефнер почувствовал, что наблюдает за происходящим с волнением. И предчувствие не обмануло его.

«Кадиллак» объехал круг, сделал второй, заканчивал третий. Шефнер видел, как оператор припал к окуляру съемочной камеры. «Кадиллак» почти поравнялся с ним. И в тот момент из кустов вдруг вышел человек в кожаном пальто. Он почти незаметно согнул в локте правую руку, и в тот же миг из правого рукава его пальто вылетела огненная молния и с грохотом вонзилась в черную лакированную дверцу «кадиллака». Машина сразу же свернула с трассы к канаве, влетела на глиняный бруствер и завалилась набок. «Вот кульминация всех испытаний! Вот он, наш родной немецкий педантизм! Все сделано так, как будет и при настоящей акции! Машина подлинная, люди живые, здоровые, даже форма на них та, в какой будут приговоренные жертвы!» — невольно подумал Шефнер, моментально вспомнив и как кормили пленных, и как они были одеты…

А возле «кадиллака» уже толпились эсэсовцы. Они вновь поставили его на колеса и открыли все четыре дверцы. Из машины вырвались клубы дыма. Эсэсовцы отпрянули. Но взрыва не последовало. И тогда из машины одного за другим вытащили уже не живых всех шестерых пленных и рядком уложили на траве. К ним подошел Эльфельдт, осмотрел каждого и что-то доложил Этцену.

Оператор снимал все это со всеми подробностями. Этцен пожал человеку в черном кожаном пальто руку. Очевидно, поздравил с метким выстрелом. К «кадиллаку» подъехал бронетранспортер, взял его на буксир и потащил с полигона. На этом же бронетранспортере, оставив возле убитых охрану, уехали и эсэсовцы. Офицеров увезли на легковой машине.

Шефнер слез с чердака, зашел в комнату. Увидел себя в зеркале и отвернулся. Сам себе показался противным. Снова в действие вступила память. Но на сей раз она услужливо напомнила майору о том, как он отказался встретиться с «триста тридцать третьим». Шефнеру сейчас стало стыдно за такое малодушие. Стыдно перед человеком, который ради встречи с ним пересекал линию фронта. Стыдно перед собой за собственную чрезмерную, как ему сейчас казалось, осторожность. Потому что так осторожничая, победить этих зверей было совершенно невозможно. Шефнер долго стоял посреди комнаты без движения. И все это время четко и ясно, как наяву, видел перед собой вонзившуюся в «кадиллак» молнию…

Думал он и о том, что о случившемся «триста тридцать третий» должен знать обязательно. Но возникал вопрос: а полностью ли эти господа из «Русланд-Норда» закончили свой эксперимент? Или они будут продолжать его и испытывать что-то еще? И тогда ему стоит объединить уже имеющиеся сведения с теми, которые он непременно добудет, и лишь после этого отправлять к партизанам Ермилова… Но кто мог ему хоть что-то сказать о дальнейших намерениях эсэсовцев? И тут неожиданно Шефнер вспомнил Эльфельдта. Лейтенант был на месте последнего испытания. Он мог кое-что слышать. Да и вообще Шефнеру стало вдруг интересно узнать о его реакции на происшедшее. Он надел фуражку, снова вышел из дома и направился в медпункт. Лейтенант лежал на кушетке, курил и смотрел в потолок остановившимся, ничего не видящим взглядом. Шефнер сел на стул. Эльфельдт бесспорно понял, кто к нему зашел. Но и головы не повернул.