Когда рассеется туман - Кейт Мортон

— Да.

— Невероятно! И часто вы его видели?

Энтони явно подразумевает: много ли я слышала, могу ли рассказать, что творилось за закрытыми дверями. Боюсь, придется его разочаровать.

— Нечасто. Я служила камеристкой у его жены.

— Значит, вы должны были много знать и о Теодоре.

— Нет. В самом деле нет.

— А я читал, что слуги вечно судачили о хозяевах. Вы же знали, что творилось в то время?

— Нет.

Конечно, позже многое вышло на свет. Я читала об этом в газетах, как и все остальные. Визит в Германию, встреча с Гитлером. Ничего особенного. Многие тогда сотрудничали с Гитлером, многие уважали его, хвалили за развитие промышленности. И понятия не имели, что за развитием стоит рабский труд. Тогда об этом знали единицы. Сумасшедшим его назовут потом.

— О встрече с немецким послом в тридцать шестом году?

— В то время я уже не работала в Ривертоне. Уволилась лет за десять до встречи.

Энтони замолкает. Он разочарован, и неудивительно. Не знает, о чем спрашивать. Потом вдруг оживляется.

— В двадцать шестом?

— В двадцать пятом.

— Тогда вы должны были работать там, когда этот парень — как его, поэт — когда он выстрелил в себя!

Под лампой жарко. Я устала. Сердце неприятно трепещет. Или что-то внутри сердца: артерия, истончившаяся до того, что не гонит кровь, стук как будто проскакивает.

— Да, — слышу я свой собственный голос.

Энтони готов утешится и этим.

— Замечательно. Поговорим о нем?

Я слышу, как бьется мое сердце. Вяло, неохотно.

— Грейс!

— Она такая бледная!

Голова легкая-легкая. Я очень устала.

— Доктор Брэдли!

— Грейс… Грейс!

Кругом завывает, словно ветер в трубе, сердитый ветер, вслед за которым придут летние бури. Он набрасывается на меня. Он все сильней и сильней. Нет, это не ветер, это мое прошлое явилось за мной. Оно везде: свистит в ушах, за ушами, толкает под ребра…

— Позовите врача, кто-нибудь, позвоните в «Скорую»!

Растворение. Распад. Миллионы крошечных частиц утекают сквозь воронку времени.

— Грейс! Слышите, Грейс? Все будет хорошо…

Конские копыта по булыжной мостовой, автомобили с иностранными именами, мальчики-посыльные на велосипедах, няни с колясками, прыгалки, классы, Грета Гарбо, «Ориджинал Диксиленд Джаз Банд», Би Джексон, чарльстон, «Шанель номер пять», «Загадочное происшествие в Стайлз», Френсис Скотт Фитцджеральд…

— Грейс! Меня зовут?

— Грейс! Сильвия? Ханна?

— Она вдруг свалилась. Сидела тут и…

— Подвиньтесь, мэм. Мы ее занесем. — Какой-то новый голос.

Хлопок двери.

Сирена.

Едем.

— Грейс… Слышите меня? Это Сильвия… Держитесь, ладно? Я с вами… мы едем домой… вы только держитесь…

Держать? Что? А-а-а, ну конечно… письмо. Оно у меня в руке. Ханна ждет, когда я принесу ей письмо. На улице гололед, пошел первый снег…

Очень холодно, и я пускаюсь домой бегом. Чувствую свою кровь — теплую, густую, она пульсирует под замерзшей кожей. На скулах кожа натянулась от ветра так, будто стала мне мала. Как на вешалке — сказала бы Нэнси.

Я крепко сжимаю письмо. Конверт маленький, он немного испачкан там, где отправитель смазал пальцем чернила. Теплый от моей руки.

Письмо от частного сыщика. Настоящего детектива из конторы на Суррей-стрит, с секретаршей в приемной и машинисткой за столом. Меня послали за конвертом лично, потому что доверить такие взрывоопасные сведения почте или телефону просто невозможно. Мы надеемся, что в конверте сведения об Эммелин, которая загадочно исчезла. Дело пахнет настоящим скандалом. Кроме меня, о нем знают немногие.

Три дня назад нам позвонили из Ривертона. Эммелин проводила выходные у друзей в Оксфордшире.

И сбежала во время поездки в город, в церковь. Ее дожидалась машина, так что побег не случайный. Поговаривают, что тут замешан мужчина.

Я радуюсь письму — сейчас очень важно найти Эммелин, но дело не только в этом. Сегодня вечером я встречаюсь с Альфредом. В первый раз с того туманного вечера, когда он дал мне адрес Люси Старлинг и сказал, что ему так будет спокойней, а поздно вечером проводил меня до двери моего дома. Мы продолжали переписываться, с каждым письмом все нежнее и доверчивее, и вот, наконец, договорились встретиться еще раз. Настоящее свидание. Альфред приезжает в Лондон. Он откладывал понемножку с каждой зарплаты и сумел купить билеты на «Принцессу Иду». Я иду в театр. Первый раз в жизни. Я проходила мимо афиш, когда шла по Хеймаркет — с каким-нибудь поручением от Ханны или в выходной — но никогда не видела настоящего спектакля.

Это мой секрет. Я ничего не сказала Ханне — у нее и без того голова кругом — и уж тем более остальной прислуге в доме номер семнадцать. Рядом с миссис Тиббит выживают только такие же, как она, — готовые поддразнить, обидеть. Однажды, застав меня за чтением письма (к счастью, от миссис Таунсенд, а не от Альфреда), она потребовала его на проверку. Сказала, что это одна из ее обязанностей — следить за тем, чтобы прислуга — прислуга! — вела себя прилично и не заводила случайных связей. Хозяин такого не одобряет.

И ведь не поспоришь. В последнее время Тедди требователен больше обычного. Спокойный по натуре, из-за проблем на работе он стал раздражительным. Начал говорить о микробах и гигиене, заказал несколько бутылок полоскания для рта и следит, чтобы все его использовали — одна из привычек Саймиона.

Потому-то другим слугам и не сказали про Эммелин. Наверняка кто-то доложил бы хозяину, чтобы подняться в его глазах.

По черной лестнице я ныряю в дом и быстро проскакиваю по коридору, чтобы не попасться на глаза миссис Тиббит.

Ханна в спальне, поджидает меня. Она очень бледная — еще с прошлой недели, с тех пор, как позвонил мистер Гамильтон. Я отдаю письмо, она торопливо разрывает конверт. Читает написанное. Вздыхает с облегчением:

— Ее нашли. Слава Богу, с ней все в порядке.

Продолжает читать, снова вздыхает, крутит головой.

— Ох, Эммелин, Эммелин…

Дочитывает, бросает письмо и смотрит на меня. Кивает сама себе, сжав губы.

— Надо забирать ее, пока еще не слишком поздно.

Засовывает письмо в конверт — быстро, раздраженно, комкая бумагу. С тех пор, как Ханна побывала у гадалки, она все время такая — нервная, озабоченная.

— Прямо сейчас, мэм?

— Немедленно. Уже и так три дня прошло.