Вилла загадок - Дэвид Хьюсон

– Хочет войти в долю, – мрачно сообщил Буччи. – Десять процентов от всего, что будет.

Нери весело похлопал его по щеке:

– Ну, не надо так грустить, Бруно! В будущем много чего может случиться. Будь реалистом. Мы же не на камне договор высекаем, верно?

– Как хотите, босс.

"Бруно Буччи сказал уже достаточно, – подумал Нери. – Это начинает раздражать".

– Тебе об этом что-нибудь известно? – спросил он. – Что, Мики трахает эту девчонку на стороне? Говори откровенно – я-то на тебя не злюсь.

Буччи повел широкими плечами, словно оскорбившись.

– Нет. Вы бы первым узнали об этом. Он же всегда готов. Вот дурак! Зачем с этим связываться? Какой в этом смысл?

– В хрене весь его смысл. Некоторые вещи никогда не меняются.

Буччи вздохнул и посмотрел на Нери понимающим взглядом:

– Идиот...

– Не будь таким неблагодарным, Бруно. Когда обо всей этой ерунде станет известно, ты будешь неплохо выглядеть. Никому не нужны дурацкие сюрпризы. Ты получаешь мой бизнес. Я ухожу на покой. А этот черный ублюдок Верджил Уоллис распрощается с жизнью, что станет хорошим уроком для всех, кто надеется в будущем шутить шутки с этим домом. Понятно?

– Конечно. – Но вид у Буччи оставался невеселый. – Послушайте, босс. У нас масса хороших планов. Я вывезу вас из страны – нет вопросов. Но если мы начнем заниматься такими проблемами, то я не знаю...

– Ты справишься, – улыбнулся Нери.

– Почему бы мне самому или одному из ребят не заняться Уоллисом? Мы сможем о нем позаботиться.

– Ну да, – усмехнулся Нери. – И об Ад еле с Мики тоже. Думаешь, я дурак?

Буччи молчал. Нери похлопал его по плечу:

– Послушай, я и сам бы так поступил. Черт побери, да ты все равно это сделаешь, когда меня здесь уже не будет – самих себя-то обманывать не стоит. Но у меня есть старые счеты с Верджилом Уоллисом. Есть и кое-какие личные вопросы, на которые я хочу получить ответ. Он замочил моего бухгалтера. Отдал ДИА все мои бумаги. Это благодаря ему я должен теперь уйти на покой. И теперь я хочу его немного отблагодарить. Понятно?

– Я понимаю. Но стоит ли так рисковать?

– Стоит! – отрезал Нери. – Очень даже стоит. Кроме того, когда ты все планируешь, риска никакого нет. Разве я не прав? – Буччи смотрел на него странным взглядом. И Нери не понимал, о чем он думает. – Разве я не прав, Бруно?

– Я никогда ни о чем не просил вас, босс. А сейчас хочу попросить. Только один раз. Давайте будем придерживаться первоначального плана. Никаких отвлечений. Наслаждайтесь отдыхом, а я обо всем позабочусь.

Нери мог бы ему уступить, отказавшись от задуманного. Но он зашел уже слишком далеко, и Буччи, как он догадывался, тоже это понимал.

– Я все еще здесь хозяин! – рявкнул Нери. – Ты будешь делать то, что я скажу. Человек должен оставить о себе память. Вчера вечером кое-что уже было сделано. Теперь настала очередь Уоллиса. Это мой долг, Бруно. Не шути с этим.

Буччи пробормотал что-то невнятное.

– Так когда же мы с этим покончим? – спросил Нери. – И где?

– Он должен нам перезвонить.

Эмилио Нери подумал о своем сыне. И Ад еле. Возможно, это все ее шутки. Возможно, она вот так пыталась убедить Мики, что он может устроить с ней свою жизнь. И станут прекрасной парой. А перед Рождеством она бы трахалась с шофером.

– Знаешь, тут есть кое-что, чего я не понимаю, – сказал Нери, обращаясь больше к себе, нежели к Бруно Буччи. – Как, черт возьми, Мики уговорил Уоллиса так подставиться? Через столько лет? Он что, поглупев под старость?

– Может, он тоже подумывает уйти на покой, – предположил Буччи. – И хочет все утрясти.

– Ну, на покой-то он уйдет, – усмехнулся Эмилио Нери. – Это уж точно.

* * *

Они обнимают друг друга на влажной, холодной кровати. Его блестящие, с расширенными зрачками глаза скользят по комнате, которую он не желает видеть. Она следит за ним, улыбаясь и о чем-то размышляя; он ощущает ее дыхание на своей коже.

Он смотрит ей в глаза, и только теперь, окончательно завладев его вниманием, она вдруг начинает говорить – новым, низким голосом, который словно принадлежит кому-то другому:

– Каждое доброе дело нуждается в свидетелях, Ник. Каждое преступление должно быть наказано. А без этого...

Он смеется, не в силах сдержаться, не в силах поверить в ее слова.

– Вызови полицию, – говорит он. – Для этого мы и существуем.

Она прижимается к его груди своим стройным, тугим телом. Ее сильные пальцы впиваются в него, заставляя взглянуть ей в глаза. Затем она поворачивает его голову, и он снова видит фигуры на стенах – сплетающиеся между собой, смеющиеся, болтающие на каком-то незнакомом языке. Он закрывает глаза.

Откуда-то из глубины, которую он не в силах пронизать взглядом, доносится голос, грубый и резкий, вырывающийся из уст безумной маски.

– Смотри, козел, – говорит он, – наконец-то до тебя дошло.

Он понимает, что не произносит этих слов вслух. Из-за деревянной двери доносятся какие-то звуки. Люди, события – возможно, они реальны, а возможно, это лишь воспоминания, тени прошлого, которые просочились в настоящее.

– По-моему, – говорит она, – здесь когда-то побывала одна девушка. Много лет назад, но не так давно, чтобы об этом забыть. Молодая девушка. Были и другие. Но эта девушка была особенной.

– Все они особенные, – бормочет он.

– Она была красива.

– Все красивые. До известной степени.

Грубый голос хохочет из-за маски, в нем слышится насмешка.

Горячее дыхание обжигает его, поток слов в голове превращается в образы. Он видит их в своем воображении. Обе стоят к нему спиной, в смиренной позе школьниц. Длинные светлые волосы спадают по стройным плечам на холщовые мантии. Юные шеи увивают гирлянды цветов, другие, поменьше, венчают светлые головки. Гвоздики символизируют любовь, лилии – смерть. Их запах наполняет комнату, резкий и насыщенный, но за ним ощущается что-то еще – наркотический дурман, проникающий в самые отдаленные уголки сознания.

Одна из них поворачивается, и он видит Барбару Мартелли, на шестнадцать лет моложе той женщины, которую он знал. Длинные локоны ниспадают до самой талии, на улыбающемся лице отражается радость встречи.

Барбара открывает рот, но Ник ничего не слышит. Она предназначена в дар. Он понимает это по ее виду, по тому, как она стоит, как манит к себе, и что-то в лице Барбары говорит ему о том, что она тоже это знает.

Ее загорелые руки, все еще по-девичьи округлые, тянутся вперед в ожидании мужского прикосновения и того дара, который оно с собой несет.