Слепой против маньяка - Андрей Воронин

– Кто звонит? И кто нужен? Глеб спокойно сказал:

– Красавица, это звонит Слепой, быстро соедини меня со Студинским.

Послышались щелчки, и в трубке раздался голос Студинского.

– Полковник Студинский слушает.

– Полковник, ты погасил пожар? – хохотнул в трубку Глеб.

– Будь ты неладен!

– Не надо так говорить, я могу обидеться. У меня была возможность пристрелить тебя, полковник, но я отложил это приятную процедуру на потом.

Только ты не думай, что я буду ждать долго.

– Пошел ты… – Студинский выругался матом, так грязно, что Глеб поморщился и повесил трубку.

Он знал: поговори еще секунд десять и его засекут.

Если бы Глебу Сиверову пришло в голову сравнивать настроение, царившее в его душе, и погоду в Москве, то обнаружилось бы, что они находятся в полной гармонии. Такая же беспросветность, серость и безнадега. Свой ход он сделал, документы у него в руках, но полковник Студинский не предпринимал никаких ответных шагов. А вывести из равновесия затаившегося врага очень сложно.

«Пока у него в руках Ирина и Аня, – рассуждал Глеб Сиверов, – я чувствую себя словно спортсмен, которому надели на ноги свинцовые пластины эдак в пуд весом. Я в отличной форме, но бежать, драться не могу. Хотя… – он криво усмехнулся. – Если мне удастся вызволить Ирину и ее дочь, то мое противостояние с полковником теряет всякий смысл. Тогда будет достаточно одного-единственного звонка: документы, мол, в надежном месте, оставьте в покое женщину. И если с ней что-нибудь случится, то пенять вам, полковник, будет не на кого, кроме как на себя».

Но и такой вариант не устраивал Глеба Сиверова. Он понимал, что его власть над полковником и его начальником генералом временная. Пройдут выборы, расстановка сил изменится, и тогда документы не возымеют своего действия.

«Это пока я всесилен, – думал Глеб, – точно так же, как всесилен надо мною полковник, держа в заточении Быстрицкую. Но я не могу ему позволить одержать над собой верх. Ирина вместе с дочерью получат свободу, чего бы это мне ни стоило. Я сделаю так, что дальнейшая их жизнь не пройдет в тени ФСБ. Эти бравые молодцы станут как огня бояться не то что подходить к двери ее квартиры, а даже к кварталу, где расположен ее дом. Выкрасть Ирину и ее дочь – дело не такое уж хитрое, но вот надежно их спрятать…»

Глеб принялся перебирать в памяти имена тех, к кому он мог обратиться за помощью. Список оказался не очень-то длинным, а проведя в нем ревизию, Глеб начисто отмел все занесенные в него кандидатуры. Ему нужен был человек, на которого он мог бы положиться целиком и полностью, человек не из теперешней жизни, а из прошлой.

«Да, профессия была не из приятных, – думал Глеб, – и друзей с нею не наживешь. Был бы жив мой отец… – и эта мысль заставила его приостановиться. Отец…»

У него тоже были друзья и в Питере, и в Москве. Люди старой закалки.

Может, в чем-нибудь странные по сегодняшним меркам, но многие из них умели хранить верность данному слову. Для них не были пустым звуком понятия дружба, уважение, честь. И тут Глебу припомнилось, как он с отцом приехал в Москву.

Только лишь они устроились в гостинице, как тут же зазвонил телефон в номере.

Сиверов и теперь помнил тот короткий разговор, который вел отец, – их приглашали в гости. Отказаться было невозможно ни под каким предлогом.

И уже через час Глеб с отцом входили в подъезд огромного дома на Большой Басманной. Глебу запомнилась тогда очень большая, обитая дерматином дверь, казалось, в нее может въехать грузовик. Но больше всего его воображение поразил хозяин квартиры, уже тогда немолодой мужчина с пышной седеющей шевелюрой и явным грузинским акцентом. «Амвросий Отарович», – представил отец своего друга сыну, и тот крепко пожал руку мальчику. Глеба посадили в кабинете, а взрослые Перешли в гостиную, в квартире запахло коньяком. Глеб принялся листать толстые, еще дореволюционного издания книги, которые хозяин квартиры генерал Лоркипанидзе аккуратной стопкой положил на стол. Глеб рассматривал иллюстрации, лишь изредка обращая внимание на текст. Старинные алебарды, рыцарские шлемы, мечи, копья, пики, самурайские сабли. Лучшего чтения для мальчишки двенадцати лет и не придумать. Так впервые Глеб познакомился с генералом Лоркипанидзе, одним из близких московских друзей его отца. Уже потом, когда он сам надел офицерские погоны, приезжая в столицу, неизменно заходил к уже отставному генералу, в квартире которого ничего не менялось из года в год.

Та же старая тяжеловесная мебель – дуб и черная кожа, аккуратные ряды книжных корешков за толстыми стеклами стеллажей, огромный письменный стол на точеных ножках, затянутый сверху зеленым сукном, всегда идеально вымытая хрустальная пепельница, гигантская зажигалка, сделанная из артиллерийской гильзы, и мраморный письменный прибор-дракон, загрызающий льва.

И вот однажды Глеб приехал в Москву и не смог зайти к другу своего отца. Он даже не мог сказать ему и пару слов, послать открытку с поздравлениями к празднику, ведь он, Глеб Сиверов, считался мертвым. Теперь Глеб, пожалел, что за все эти годы ни разу не попробовал связаться с генералом Лоркипанидзе.

«Да-да, мы всегда вспоминаем о хороших людях тогда, когда нам плохо, – сокрушался Глеб, – тогда, когда они нужны нам, а не когда мы нужны. Отставной генерал КГБ… Эти слова отдают нафталином, – довольно грубо прервал себя Сиверов, – и большой помощи от Амвросия Отаровича, даже если он согласится участвовать в моих аферах, ожидать не приходится. Но это тот человек, который умеет хранить чужие тайны, и если уж пообещает то обязательно сделает. Вот он-то и поможет мне спрятать Ирину с дочкой. Ненадолго, пока я не разберусь < ФСБ и не заставлю действовать их так, как нужно».

Глеб не собирался тянуть резину. Каждый час промедления был не в его пользу. Он напряг память и сумел-таки вытащить из нее номер генеральского телефона, остававшийся неизменным последние лет сорок. Когда Москва перешла на семизначные номера, к нему лишь добавилась одна-единственная цифра. Сиверов, набирая номер, чувствовал, как учащенно бьется сердце. Трубка отозвалась протяжными длинными гудками. Их прозвучало ровно три.

Затем ему ответил старушечий голос:

– Слушаю.

– Можно пригласить Амвросия Отаровича? – поинтересовался Глеб.

– Амвросий Отарович, – в голосе говорившей чувствовалось почтение, – сейчас отдыхает на даче.

«Наверное, домработница, – усмехнулся Глеб. – Странно, куда только подевались дети генерала? Все-таки у него их было трое – два сына и дочь».

Сделав над собой усилие, Глеб припомнил и имя-отчество домработницы.

– Клавдия Ивановна, – непринужденно продолжал Сиверов, – вы не подскажете, когда он вернется?

– Не раньше, чем снег выпадет, – ответ был неутешительным.