Превыше всего - Карен Рэнни

— Мяу, — сорвался вдруг с ее губ мягкий звук. Граф нервно улыбнулся, и от сладостного предчувствия по жилам разлилась горячая кровь.

Кэтрин присела на колени на кровать, прямо напротив него. Мягкие груди нежно колыхались, налитые ягодицы соблазнительно подергивались. Он подошел ближе к постели, резкими, торопливыми движениями снимая с себя шейный платок и жилет. Кэтрин опустилась на колени, обхватив себя руками и выставив вперед груди. Именно эту позу она старательно отрабатывала перед зеркалом. Продолжая глядеть ему в глаза, она облизала губы (еще один заранее обдуманный жест) и улыбнулась, видя, как Фрэдди замер со смешно поднятыми напряженными руками.

— Что на тебя нашло, Кэт? — спросил он, не узнавая в сидящей перед ним опытной развратнице недавнюю рассудительную секретаршу и преданную детям мать.

Он не хотел говорить ей, что она только одной улыбкой может вызвать в нем непреодолимую страсть. Сейчас лучше помолчать и посмотреть, что она еще придумала.

— Мяу, — вновь произнесла она. Фрэдди засмеялся и продолжил раздеваться. Кэтрин внимательно следила за его движениями, и ей казалось, что он делает это слишком медленно. Она подумала, что может взорваться от нетерпения, дожидаясь, пока он разденется. Сердце трепетало и болезненно ныло. Если Фрэдди не удовлетворит ее страстного желания, она приставит к его голове пистолет и заставит сделать все это под страхом смерти.

Но пока было еще рано не только заставлять, но и признаваться в своих ощущениях. Когда муж приблизился, Кэтрин ловко увернулась от его объятий. Рисковать было нельзя, а малейшее его прикосновение могло оказать на нее такое же воздействие, как искра на ящик с порохом.

— Нет, — нежно прошипела она, — сегодня моя очередь.

Глаза Кэтрин ярко сверкнули. Но даже не этот взгляд и слова заставили Фрэдди упасть на подушку и замереть. Голова совершенно закружилась при виде напряженных сосков. Казалось, они были налиты молоком. Нет, не молоком. Страстью!

Она горячая женщина, его Кэт!

Стоящий на подносе фаянсовый молочник был прикрыт крышкой. Кэтрин взяла его и поднесла к груди Фрэдди: ей хотелось, чтобы он догадался, что в нем находится. Но он понял это, только когда первые капли пролились на его грудь. Зато ее нервное напряжение достигло предела, и, разряжая его, Кэтрин, будто голодный котенок, мгновенно слизнула сливки с его кожи. Колени ее при этом задели его бок. Фрэдди глухо простонал и не обнял ее лишь потому, что вовремя ухватился пальцами за одеяло. Наградой было прикосновение нежных губ к его соску. Графу на мгновение показалось, что тело его стало невесомым и воспарило над кроватью, и это было лишь начало.

— Ошеломительная Кэт!

От вылитых на грудь холодных сливок его бросило в жар. Он сдерживался чертовски долго, но это сейчас казалось детской забавой. Еще до свадьбы он мучился месяцы напролет, но все, что было тогда, вместе взятое, не шло ни в какое сравнение с тем, что он пережил за эти несколько минут. В человеческом языке не хватит слов, чтобы описать то, что чувствовал он, когда груди Кэтрин щекотали его бедра, а ее язык лизнул его живот и опустился ниже. Страсть буквально распирала каждую клеточку его тела. Фрэдди еще успел подумать, что если хватит сил сдержаться, он превзойдет самого себя.

У Кэтрин в голове пронеслось, что вкус сливок изменился — стал солоноватым, появился довольно приятный металлический привкус. Его бедра конвульсивно дернулись, с плотно сжатых губ сорвался тихий стон.

Она погрузилась в блаженное полузабытье. Раздался еще один стон. Она простонала? Он? Оба одновременно? Ни он, ни она этого не знали.

Он поглаживал ее короткими сильными движениями. Они должны были бы успокоить, но казались ей слишком медленными и сдержанными. Она хотела большего. Она должна добиться большего!

— Этого недостаточно, — пробормотала Кэтрин, заставляя себя приподняться, и требовательно посмотрела на мужа. Фрэдди положил руки на ее груди, слегка сжав пальцами подрагивающие соски. Он тяжело, хрипловато дышал. Ее вздохи становились все более учащенными, в них ощущалась мольба.

Она закричала. Наконец!

Обессиленный Фрэдди уронил голову на ее плечо. В голове шевельнулась мысль, что все произошло слишком быстро. Но даже если бы комната была охвачена огнем, он все равно бы не смог даже пошевельнуться.

Это было более чем странно при таком полном физическом удовлетворении, но душу его томила какая-то необъяснимая печаль. Почему? Этот вопрос он задавал себе, погружаясь в сон.

Когда Кэтрин проснулась, она вновь была одна. Фрэдди не просто потихоньку ушел из спальни, он вообще уехал из Монкрифа. Один из лакеев сообщил, что граф рано утром, как только рассвело, ускакал в Лондон. Слуга с явным сочувствием в голосе сказал, что хозяин даже не взял с собой дорожную сумку, видимо, потому, что в лондонском доме у него было достаточно одежды. Когда вернется? Граф ничего не сказал об этом. Честно говоря, он вообще ничего не говорил. Распорядился седлать Монти и умчался, будто сам дьявол гнался за ним по пятам. Да, пока готовили коня, граф долго стоял вот здесь, на ступеньках, глядя на восток, будто впервые в жизни видел, как восходит солнце.

Джули то и дело спрашивала об отце, который за последнее время превратился в ее глазах в настоящего героя. Робби радостно заверещал, когда она понесла его в кабинет Фрэдди, но не найдя там отца, залился слезами. Кэтрин сама чуть не заплакала. Зачем Фрэдди понадобилось ехать в Лондон? Почему именно сейчас? Что он собирается там делать, с кем встречаться? И самое главное, почему он уехал именно после этой их ночи? Бессонными ночами Кэтрин пыталась ответить на эти вопросы и не могла. Он даже не сказал никому, когда вернется.

Письмо от Фрэдди пришло только через неделю. Привез его молодой курьер, которого она видела как-то в Мертонвуде. Кэтрин распечатала конверт прямо в холле, пробежала глазами по строчкам и смертельно побледнела. Повернувшись к курьеру, она торопливо предложила ему перекусить с дороги, извинилась и удалилась в свою спальню. Плотно закрыв за собой дверь, она вновь развернула дрожащими пальцами послание и перечитала его:

«Я начал юридическое оформление прав наших детей. Ради их благополучия нам придется сохранять перед посторонними видимость нормальных семейных отношений. Монкриф — твой до тех пор, пока Робби не унаследует его.

Фридрих Аллен Латтимор».

Не было сил даже произнести проклятия. Кэтрин почувствовала себя опустошенной, лишенной воли и жизненной энергии. В течение часа она сидела почти неподвижно и очнулась, лишь с удивлением почувствовав, что вся горит. Однако лоб на ощупь оказался холодным. Она смочила пальцы ледяной водой и снова потрогала голову. Все было в порядке. Когда она начала одеваться к обеду, то поняла, что этот жар не от болезни. Горела ее душа. Она начала сердиться. Как же глупа она все-таки оказалась! Она убежала, борясь за благополучие Джули. Защищая Робби, она прятала его. Противостоять обаянию графа она пыталась, просто избегая его. Она была откровенна, когда сказала Мириам, что устала убегать от своих проблем. Но даже в этом признании она хотела уйти от вопросов, которые ставила перед ней жизнь. Она стремилась опереться на плечи Берты, затем Мириам, спрятаться, если быть до конца откровенной, за спины детей. Даже в своем страстном стремлении к собственному мужу она не была правдива. Зачем ей понадобилось жить со своим мужем так же, как они жили в Мертонвуде: чужие днем, пылкие влюбленные ночью?