Мятежный - Л. Дж. Шэн

– Давай, приятель. Лабиринт – это весело. – Я дергаю за поводок. – Я делал нечестивые вещи с твоей будущей мамой там больше раз, чем могу сосчитать.

– Джесси! – Я окликаю ее, что вызывает у нее задыхающееся хихиканье, которое доносится прямо до моего члена. Я знаю, где ее найти. В центре снежинки. – Оставайся там, где ты есть. Я иду за тобой.

Я молюсь, чтобы щенок лабрадора позади меня не залаял и не обосрал весь мой сюрприз. Особенно в буквальном смысле.

– Ты тяжело дышишь? – Она смеется громче, и я бросаю на щенка хмурый взгляд, из-за которого я плохо выгляжу, изо всех сил стараясь не рассмеяться. Чувак убивает мой товар. Для милой штучки он определенно звучит как свинья, которая курит без остановки.

– Да. – Я щелкаю жвачкой. – Мне нужно поработать над своим кардиотренажером. Мне бы не помешала помощь.

– Тебе помогают два раза в день, иногда по три в выходные. – Она издает слабый звук. Я знаю, что она делает. Она читает одну из своих непристойных книг. Я полюбил их почти так же сильно, как классику. Пушкин был тем человеком, но воссоздавать сцены из непристойных книг гораздо лучше, чем пытаться воссоздать его. Чувак был пятьюдесятью оттенками сумасшедшего.

Я нахожу ее в центре, как и предполагал.

Больше не скрытая толстовкой, замурованным выражением лица и бесформенными брюками, но с этими грязными белыми кедами, рваными джинсами и улыбкой, которая могла разбить ваше сердце даже с другого конца комнаты.

Я не хочу тебя, Снежинка.

Я нуждаюсь в тебе.

Я нуждаюсь в тебе.

Я чертовски нуждаюсь в тебе.

– С днем рождения. – Я выпускаю щенка к ней, и он был хорошим выбором – я знал, что он будет, когда забрал его из приюта, – потому что он бежит прямо в ее объятия и заставляет ее отложить книгу и обнять его. Он облизывает ее лицо с ног до головы, как будто он уже принадлежит ей. Она пищит, ее улыбка слишком широка для ее лица. Я достаю свой телефон и фотографирую ее.

Щелчок.

Запомните этот момент.

– Роман! – Она встает, прижимая его к груди и целуя в макушку. – Это идеально. Он идеален, – поправляется она, приподняв его на несколько дюймов над головой, проверяя его пол. – Я собираюсь назвать его Пушкиным.

– Это еще не все, – говорю я ей. Она поднимает бровь, вероятно, вспоминая тот факт, что это были мои точные слова в прошлом году, когда я подарил ей снежный шар, и наблюдает за мной. Я тут же решаю, несмотря на мои лучшие намерения, сделать всю эту фигню.

Опускаюсь на одно колено.

Достаю кольцо, которое я купил для нее давным-давно.

И опускаю подбородок, изображая смирение хоть раз в своей чертовой жизни.

Кольцо было куплено после того, как я понял, что мне не нужен ни СерфСити, ни торговый центр, ни гребаная секретарша в в стиле Вишеса, которая выглядит так, будто собирается обосраться кирпичом каждый раз, когда я смотрю в ее сторону. Я продал отель и в тот же день купил кольцо. Оно стоило примерно столько же. Здесь нет никаких сожалений.

– Тебе лучше сказать «да», потому что сегодня вечером мы ужинаем с моей мамой и Хейлом, и он собирается задать вопрос, и я, черт возьми, уверен, что обыграю его в его собственной игре.

– Так вот что значит для тебя наша помолвка? Игру?

Я фыркаю. – Я имею в виду, ты хорошая цыпочка.

Она хихикает, снова целует Пушкина. Мне нравится это имя. Будет приятно услышать, как он отскакивает от стен нашего дома. – Что ж, идеальное время.

– Почему это так? – Я ухмыляюсь.

– Потому что... – Она задирает рубашку. Джесси провела последние два месяца, работая над сложной татуировкой, чтобы скрыть следы, которые эти придурки оставили на ее коже. Это огромный гладиолус, цветок, символизирующий силу и целостность, его название происходит от слова Гладиус, древнеримского меча. Я моргаю, игнорируя ее выжидающий взгляд.

– Потому что...? – Я подталкиваю. Она опускает Пушкина, хватает мою руку и прижимает ее к нижней части живота.

– Почувствуй это.

– Чувствуется тяжело.

– Это потому, что там растет твой ребенок.

Воздух выбивается из моих легких. Я знал, что это произойдет. Вроде. Противозачаточные таблетки закончились, и на днях Джесси спросила меня, как я отношусь к детям. Я решил быть осторожным и увернуться от этого, не совсем уверенный, испугается ли она того, что я захочу их, или разочаруется, потому что я этого не сделаю. По правде говоря, я был беспристрастен. Важно было то, с кем я их буду иметь. – Я ни с одним не встречался, но, думаю, они милые. – Я пожал плечами. Она сказала, что обычно требуется шесть месяцев, чтобы забеременеть после того, как ты перестаешь принимать таблетки. Я ответил: «Не стесняйся выбросить их в мусорное ведро вместе с воспоминаниями о своей мамаше-стерве».

Это заняло у нас меньше месяца.

Вот дерьмо.

Я все еще стою на коленях, когда Джесси накрывает ладонью свой рот. Дети миссис Би разрешают нам оставаться в их доме, пока они ищут покупателей. Когда дом стоит двадцать миллионов долларов, найти покупателя не так-то просто. Поэтому мы сидим дома ради Джульетты и время от времени садимся в самолет, чтобы навестить ее. Иногда мы приглашаем друзей на ужин. Эди и Трент были здесь на днях с Луной и малышом Тео. Мне нравится этот дом, но, чуваки, я не могу дождаться, когда перееду на яхту, которую мы купили несколько недель назад. Ее сейчас красят, и это дерьмо огромно.

– Это та часть, где ты отвечаешь, – стону я.

– Да. Я имею в виду, да. Да, да, да! – визжит она, и я надеваю кольцо ей на палец. Это неправильный палец, поэтому она говорит мне сделать это правильно, а я закатываю глаза и говорю ей, что я новичок в этом любовном дерьме. Она говорит мне, что я все еще делаю это очень хорошо, и мы счастливы.

Так чертовски счастливы.

И Пушкин мочится мне на сапоги.

И светит солнце.

И я крепко целую ее, мои губы врезаются в ее губы.

– Я думаю, нам нужны одинаковые татуировки на заднице, – говорю я.

– Почему? У тебя есть еще одна классная история? – Она улыбается в наш поцелуй.

Я беру ее за задницу и обвиваю ее ноги вокруг своей талии. – Да. – Я кусаю ее за нижнюю губу и тяну. Сильно. – Ты.