Воин. Знак пути - Дмитрий Янковский

Солнце испуганно спряталось за края оврага, с востока, вместе со свежим речным ветром, принесло быстро густеющие, как добрый черничный кисель, сумерки.

– Все… Поздно… – устало склонил голову Ратибор и махнув рукой уселся на мягкую теплую землю.

– Чего? – не понял Микулка.

– По сторонам погляди…

Паренек оглянулся и замер – последние отсветы убежавшего солнца высветили по всему оврагу тысячи, десятки тысяч мечущихся кроваво-красных угольков. Собачьи глаза горели яро и зло, сверкали не только за спиной, со стороны Киева, но и повсюду, взяв отчаянных витязей в сплошное живое кольцо.

– Действительно много. – почти равнодушно ответил Микулка. – Но что-то они не спешат нападать. Может хмель из нас не весь выветрился?

– Да какой там весь… – усмехнулся стрелок. – Все же кувшин на двоих – дело не шуточное.

– Ну так чего расселся? Назад он идти собрался… Нынче, что назад, что вперед, никакой разницы. Собаки кругом! Идем в Киев. Не хватало еще от паршивых псов драпать. Я их и без хмеля не боюсь. Вот!

Он бодро развернулся и пошатываясь побрел на восток, где в темном проеме оврага горели алые звезды собачьих глаз. Ратибор поспешил следом, ничуть не удивившись, что и сам теперь не испытывает ни малейшего страха. Равнодушная смелость безысходности налила тело уверенной силой, когда точно знаешь, что умрешь, но жизнь хочется продать подороже. Авось…

Ромеи никак не могут понять значение этого слова… А ведь все на удивление просто! Видно Боги так создали мир, что когда не боишься гибели, точнее боишься, но точно знаешь, что все равно умрешь, просто силишься побольше врагов с собой унести, смерть ошарашено отступает. А вот когда стараешься выжить, тогда точно труба.

Смерть словно смеется над страхом смертных и удивляется их бесстрашию. Он, Ратибор Теплый Ветер, давно уже должен был умереть, годков с десяток пережил на этом свете, но видать смерть старается в первую голову прибрать тех, кто пытается выжить, убежать от нее, а те, кто давно махнули на все рукой и так никуда не денутся. Вот тебе и авось… Да только понять ли это ромеям? Дороже продать свою жизнь, утянуть за собой в могилу как можно больше врагов, даже если колени дрожат от страха… А они и будут дрожать, если ты не дурень безмозглый. Вот она смелость, а не залихватский вид и пустое маханье мечом. Настоящая смелость – это не отсутствие страха, а особое состояние, когда просто обидно, что уходишь с этого дивного света один.

– Ну, морды лохматые… – сипло пробубнил Ратибор. – Поглядим чьи зубы острее!

Он выхватил недлинный ромейский меч с выбитой по-гречески надписью и серые глаза весело улыбнулись быстро восстающей луне. Умирать вообще надо весело. Жизнь, правда, не всегда веселая штука, зато смерть как огонь, она не только уничтожает, но и очищает все, до чего коснется.

Псы осмелились напасть только где-то на восьмой версте. Низкорослые, по большей части рыжие, они бросались в бой стремительными длинными прыжками, со злобным рычанием метили в пузо, там где мягче – все же клыки не волчьи. Друзья плотно стали спина к спине и медленно, но уверенно пробивались к востоку, с каждым шагом оставляя за спиной с десяток порубленных тварей. Бить не сложно – главное не прозевать, кто из псов прыгает раньше, тех и сечь молниеносным, не терпящим промедления ударом. Визг, вой, надсадный рык и резкое клацанье зубов слились в жуткий, ни на что не похожий гул, эхо испуганно металось по оврагу, заставляя крутые обрывы содрогаться, ронять вниз сухие комочки глины. Клинки звонко врубались в оскаленные черепа, хрустели брызгами разлетающихся зубов, а мертвые глаза не меркли, так и продолжали светиться яростным красным светом. Луна удивленно взирала на странную сечу, где двое стоят против тысячи, даже забыла пасти стада сереньких облаков и те радостно разбежались, очистив черное небо до звездного блеска.

На девятой версте витязи без сил повалились на вытоптанную в траве проплешину, махонький островок среди окровавленной груды посеченного мяса и разодранных шкур. Напуск ослаб, псы не кидались больше, бегали широкими кругами, не стесняясь выхватывать из павших сородичей крупные куски дымящейся плоти. Вот только меньше их явно не стало.

– Устали, заразы… – чуть слышно вымолвил Ратибор.

– Я бы тоже отдохнул, коль по чести… – устало улыбнулся Микулка, расстегивая ворот рубахи. – И водички бы…

Луна вынырнула из-за одинокого облачка, высветив мир на версту в каждую сторону. Не виднелось ни единого клочка травы, только уходящие в глотку оврага пятнистые, черные, серые, рыжие шкуры.

– Нам как императору ромейскому, – хохотнул стрелок. – Коврами путь устилают.

– То ли еще будет! – поддакнул Микулка.

На душе действительно было весело, словно они сидели не посреди Собачьего Оврага, а рассказывали об этой ночи байки на княжьем пиру.

– Во-во! Точно! – Ратибор хлопнул друга по плечу. – То ли еще будет! Тока отдохнем маленько. Жаль, что нам отсюда не выбраться, а то было бы что под старость лет рассказать.

– А она тебе нужна, эта дряхлая старость? – удивился паренек. – Гляди, какие тут места добрые! Травка кругом… Жаль, сейчас ее не видать. Хорошее место для смерти, тихое… А псы будут наш покой охранять. Жаль только одежку… Разорвут ведь! Гляди, у меня уже рукав прокусили, а на животе только кольчуга спасла. Девки старались, латали, труд свой вложили, душу, красоту свою ненаглядную. Разве не жаль?

– Жаль… – согласился стрелок. – Слушай, а давай ее снимем? И девичий труд уцелеет, и без брони дольше продержимся, а то для такой сечи уж больно кольчужки-то тяжелы. Тут махать резче надо, а не пузо прикрывать. Верно?

– Вернее некуда!

Они помогли снять друг другу двухпудовые кольчуги, аккуратно уложили на землю кафтан с рубахой и прикрыли их броней, чтоб псы не достали. Туда же, под тяжелые кольца, лег лук и колчан стрел, а Микулка обвязал поверх пояса туго сплетенную волосяную косу.

– Прохладно… – расправил он могучие плечи.

– Ничего, скоро согреемся!

Действительно, новые полчища диких псов подходили с обеих сторон, сверкающее глазами кольцо снова сомкнулось, отрезав все пути, оставив одну единственную возможность – драться до последнего вздоха.

– Свежие подошли… – удобнее ухватил меч Ратибор. – Сейчас кинутся.

– И чего им неймется? – вздохнул паренек. – Неужели не понимают, что идут на булат, на верную гибель? Зачем?

– Дикие они… Ты ведь тоже, когда шел сюда, знал, что на верную гибель.

– Но я хоть надеялся, что хмель выручит!

– Вот и они надеются. На быстроту, на внезапность, на большое число и крепкие зубы. Надеются, как и мы, но твердо знают, что идут умирать.

– В этом что-то есть… – понимающе кивнул Микулка и рассек первого прыгнувшего пса.

Без брони драться действительно стало легче – плечи не давила сердитая тяжесть, а руки разили стремительно и точно, тяжелые мечи метались как невесомые пушинки, будто сделаны были из одного только света, отточенного и смертоносного. Вот только и собачьи зубы теперь достигали цели. Редко, но вырывали из груди, рук и боков лоскуты кожи, портки буквально промокли от крови, рваные раны темнели в свете луны страшными бездонными дырами.