Разбудить бога - Дмитрий Янковский

— И что дальше? — спокойно спросил я.

Они не знали, что ответить. А я был зол на них. Зол, что они приперлись в сферу взаимодействия, зол на то, что они собирались убить меня, Катьку, Макса и Алису. Они бы сделали это не задумываясь. А я не мог. И не хотел. И не имел права, по большому счету. Алиса права — убивать плохо. Убийство портит энергетику. А с некоторых пор я к этому начал относиться всерьез.

Я срезал пацанов двумя точными ударами. Одному ребром ладони по шее, другому с разворота локтем в солнечное сплетение. Они еще не успели осесть в траву, а я уже шел обратно, в тыл, где остались Катька и раненые. Листья кружили над моей головой в трепещущем танце, ливень падал с небес трассирующими водяными снарядами. На плече я нес один из «калашей» — с этим оружием я хорошо умел обращаться.

Вернувшись, я повел за собой Катьку и Алису, которые несли на носилках Макса. Было ему совсем плохо — он потерял сознание, дышал прерывисто и неровно, По лицу разливалась нехорошая бледность с зеленоватым отливом. По большому счету, это были признаки болевого шока и спазма периферийных сосудов. Но я старался не думать об этом. Все равно помочь нечем.

Ребята на поляне все еще не пришли в себя, когда мы мимо них проходили. Я обыскал их, забрал две рации, оставшееся оружие и патроны. Теперь девушки были вооружены, что само по себе неплохо, а с тыла нам теперь ничего не будет угрожать, даже когда пацаны очнутся. Хотя не думаю, что им теперь придет в голову еще раз отправиться на непонятную для них войну. Намучается государство с ними. Один раз они уже крепко получили по башке за чужой интерес, и припахать их повторно будет непросто.

Заметив в траве очки командира, Алиса не удержалась от ехидной улыбочки. Ей нравилось, что Кирилл постоянно помнил о Хранителях, хотя для нас это было скорее неудобством, чем благоприятным обстоятельством. Наверное, все командиры отрядов, которых мы встретим в лесу, будут носить очки без диоптрий. Логично. Потому что, в отличие от меня, Алиса владела полной невидимостью совершенно другого рода. Было бы глупо забывать об этом.

Мы цепью пробирались через лес под дождем — я двигался первым, иногда сменяя у носилок Алису, а Катька замыкала колонну. Время от времени в шипении раций можно было различить голоса командиров и пацанов. Они переговаривались, передавая друг другу координаты для наиболее эффективного перемещения. Из радиоперехвата я понял, что они шли не вслепую, а вели охоту на нас. Очевидно, Кирилл разработал инструкцию для них таким образом, чтобы она эффективно работала даже в случае его смерти. Он, зараза, с самого начала заложил в план возможность своего окончательного поражения, но создал его таким, чтобы с огромной долей вероятности месть настигла нас на обратном пути.

Сначала я подумал, что можно обойти возвращающийся отряд с ближайшего восточного фланга. Даже с учетом потери времени и увеличения расстояния до Обрыва в этом был немалый резон, поскольку таким образом можно было избежать серьезного вооруженного столкновения, к которому мы не были готовы ни морально, ни физически. Однако все оказалось не так просто. Несмотря на кажущуюся безграничность пространства леса, справа нас отсекали высокие известковые дюны, штурмовать которые с носилками было смерти подобно. А с западного фланга мы не могли обойти противника по той банальной причине, что попросту не успели бы этого сделать — ребята растянулись широким фронтом примерно на километр, перемещаясь небольшими отрядами по четыре-пять человек на расстояние быстрого подхода. По большому счету, с тактической точки зрения они прижимали нас к неприступным дюнам, постепенно сокращая ширину фронта, концентрируя силы и готовя нам жаркую встречу на невыгодных для нас условиях. Если в течение ближайшего часа не придумать адекватных мер противодействия, мы окажемся зажатыми между дюнами и уплотненными боевыми порядками противника Тогда единственным выходом будет зарываться в окоп и занимать глухую оборону. Но и это не было выходом, поскольку с каждой минутой жизнь покидала Макса. У нас не было времени ни на что. У нас было время и силы только добраться до Обрыва и эвакуироваться из сферы взаимодействия. Если бы нам никто не мешал, если бы не отнимал драгоценного времени, мы бы успели и справились. Атак...

А так я понемногу переставал верить в успех. В глубине подсознания даже рождались слова успокоения для Катьки, на тот случай, когда неизбежность смерти Макса станет явной для всех. Но я знал, что в подобных обстоятельствах Катька может начать действовать неадекватно, что еще больше усугубляло ситуацию. Я впервые не мог выдать ей правду, поскольку правда всех нас могла до предела деморализовать. Если бы душа Кирилла не агонизировала сейчас в тонких сферах, я бы подумал, что он над нами хохочет. Но скорее всего, он хохотал над нами, когда разрабатывал план для своих войск. С него станется.

Давно я не испытывал такого отчаяния, как на этом марше. С какой стороны ни возьмись, а получалось, что выхода нет. Нас прижмут к дюнам и перестреляют. Мне даже подумалось, что это не худший вариант — погибнуть всем вместе. Если Олень не соврал, то посмертное существование может оказаться даже лучше прижизненного. Что же тогда заставляло меня цепляться за жизнь и терпеть лишения? Недоверчивость? Боязнь того, что Олень не властен над душами? Или просто инстинкт самосохранения?

Понятно, что в обычных условиях любая преждевременная смерть является злом. Потому что не позволяет накопить нужного количества энергии для перемещения энергетической оболочки в более плотные сферы. Но мне-то что? И мне, и Катьке, и Максу было обещано теплое местечко на острове в океане, независимо от той энергии, которую мы накопим. Так что же меня беспокоило? На самом деле я уже ощутил причину своего беспокойства, но она была настолько страшной, что сознание отказывалось ее принять. И состояла она в том, что никакого «независимо» не может быть. И Алиса, и Олень, и Дьякон говорили, что энергетические оболочки попадают в ту или иную сферу именно в зависимости от накопленной в течение жизни энергии. Так, в зависимости от энергии электрона, он попадает на ту или иную энергетическую орбиту. И если у него не хватает собственной энергии для попадания на нужную орбиту, то ему эту энергию придется сообщить извне.

Получалось, что Олень врал. Попросту врал, и все. Он был способен контролировать энергетические оболочки людей во время сна, но не после смерти. Потому что смерть включает совершенно другие законы, такие же непреодолимые, как законы физики. Точнее, вступают в действие именно законы физики, просто те из них, которые ученые пока не открыли или не обобщили до такой степени. Оленю было нужно направить мои усилия в нужное русло. Я был ему безразличен, и Катька, и Макс, и даже Алиса, хоть она из Хранителей. Для него существование нашей Вселенной всего лишь незначительный эпизод его собственной истории. Так можно ли ожидать от него выполнения каких-либо обязательств?

С другой стороны, я предполагал, что вранье не такое уж полное. Выполни я возложенную на меня миссию, это могло позволить мне накопить достаточную энергию. Хотя нет. Не сходятся концы с концами. Олень предложил мне выбрать место для посмертного существования, но ведь энергии я могу накопить лишь определенное количество! Значит, в нужную сферу мне не попасть, как ни крути. Разве что случайно. Олень мог позаботиться только о том, чтобы накопленная мною энергия переместила мою душу в достаточно комфортные сферы, не слишком тонкие. С Алисой все иначе. У нее действительно могла быть посмертная привилегия в силу того, что грибница, живущая в ней, выделяла в момент смерти очень определенную и дозированную энергию. Я вспомнил, как шевелилась грибница на теле убитого мной невидимки, и еще больше уверился в своей мысли. Когда Олень давал мне обещание переместить после смерти на тот замечательный остров, он, скорее всего, имел в виду то, что и я, и Катька, и даже Макс к тому времени будем заражены грибницей, Именно так: А чего я хотел от древнего демона? Ему ведь не понять простых человеческих эмоций и мотиваций. Он может их изучить, но понять не сможет.