Катаев. Погоня за вечной весной - Сергей Шаргунов

Все было «на грани» — и успех, и наказание. Кнутом помахивали тревожно близко. Так, в литературной энциклопедии 1931 года статья о Катаеве (написанная все тем же доброжелателем) имела обвинительный уклон:

«Основной мотив творчества К., повторяющийся в разных вариациях: жизнь прекрасна и «оправдана» «сама по себе» тем, что она — жизнь… Каков социальный смысл этой философии «непосредственной жизни», к-рая «изумительна» и «оправдана» сама по себе? Это — философия мещанства, философия людей, к-рые не хотят переделывать жизнь, устали бороться с ее невзгодами и способны только наслаждаться ею. К. никогда не поднимается в своем творчестве до общественно-значительной сатиры… Выразительные средства К. вскрывают ту же социальную природу среднекультурного, зажиточного, городского мещанства… В последний период К. пытается преодолеть обывательскую ограниченность своего кругозора и приблизиться к социалистической стройке».

Вот эти-то последние годы «перековки» (конец 1920-х — начало 1930-х годов) позволили Катаеву сберечь себя и закрепиться в литературе, не разделив участи Булгакова, писавшего в стол.

В апреле 1929 года партия приняла план первой пятилетки. Началась эпоха «великого перелома», совпавшая с Великой депрессией в Англии, Франции и США.

У индустриализации, которую тогда еще называли «перестройкой», были имена: Магнитогорск, Днепрогэс, Кузнецкстрой, Харьковский тракторный, Сталинградский тракторный… Плюс число 518 — столько дополнительно строилось заводов. Электростанции, железные дороги, перевооружение… Жертвенный подвижнический труд миллионов — массовый энтузиазм и железное принуждение… К «перестройке» (по лекалам Петра I) были привлечены иностранные специалисты. В 1930 году было развернуто строительство около полутора тысяч промышленных объектов.

В феврале 1931 года Сталин потребовал выполнить пятилетку в три года по «решающим отраслям промышленности», потому что: «Отсталых бьют».

Катаев, кажется, не сразу сообразил, что требуется или что происходит. 1 июля 1929 года в «Литературной газете» вышел его очерк «То, что я видел» (тот самый, раскритикованный среди прочих Маяковским) — ехидно-раздраженные впечатления от посещения Московского тормозного завода. Позевывая и хмыкая, Катаев гулял по заводу, где создавалась одна большая вещь — тормозной насос. На «производственные частушки» из громкоговорителя «никто не обращает ни малейшего внимания» — «привыкли, да и не интересно». Формирование коммун и бригад тоже бесполезно: «Во-первых, эти попытки не всегда приводят к положительным результатам, а во-вторых, образование такого рода бригад является, собственно говоря, выгодным только для объединившихся рабочих и для общего дела пользы почти не приносит». Автор подходил к молодому заводчанину с вопросом о невыгодности социалистического соревнования. «На мой провокационный вопрос… комсомолец злобно от меня отвернулся, маленькие его глаза стали как дробинки, и он, круто нажав на рычаг, включил станок». Общий же настрой статьи был, пожалуй, троцкистским (и это в год высылки Троцкого из страны) — рабочие несознательны, захвачены инерцией, довольствуются «реакционными формами» (в подтексте упрек «большинству», наспех принимаемому в партию), в то время как «революция продолжается» и не может не продолжаться, но благодаря немногим: старым партийцам и юным кадрам — «неудовлетворенность, движение, целеустремленность, борьба, повышенная температура, учащенный пульс, жила на лбу…».

Последовал град ответов. «Пошляки на литературных гастролях» — называлась статья в «Комсомольской правде» «рабочего Н. Яковлева»: «Кажется, что устами Катаева говорит сидящий в суфлерской будке классовый враг… Такие выводы, какие сделал Катаев после гастролерского визита на Тормозной завод, мог сделать только чуждый рабочему классу человек… Печать барского высокомерия и литературной пошлости…»

«Литературная газета», покровительственно сочувствуя заблудшему «попутчику», в редакционной статье называла его позицию «ложной» и «фальшивой» и призывала «вскрыть объективно-реакционную сущность этого «романтизма»».

«Катаев чушь городит… — сообщали пролетарии в «Молодой гвардии». — Пишет он о рабочих не по-человечески, а по-офицерски. Вороной залетел, вороной каркнул и улетел».

Черная ворона, белый офицер… Не взять ли на прицел?

Вскоре Катаев рассказал жене в письме на дачу: «Я упиваюсь летней Москвой, ночными починками трамвайных путей, рассветами, духотой и пр. Мыслей — тьма. Мировоззрение шатается и трещит. Наверное, скоро я сочиню нечто замечательное».

В 1929 году «Литгазета» ввела специальный отдел — «Писатели на фронте соцсоревнования».

Журнал «30 дней» организовал выезд писателей в образцовую сельскохозяйственную коммуну «Герольд» — о чем Катаев немедленно написал очерк «Путешествие в страну будущего» (1929). Коммуна была создана еще дореволюционными эмигрантами, в первые годы нэпа вернувшимися в Россию. Очеркист умилялся яркой энергетике и передовой технике: «Они привезли с собой из Америки множество новейших сельскохозяйственных машин, большую волю к свободному труду» и признавал: часть коммунаров разочарованно «возвратилась в Америку». По сути получился прелестный рассказ — больше о природе, чем о ее возделывании, где люди были неотделимы от лесных и полевик пейзажей, а также от бабочек, пчел и цыплят. Конечно, Катаева занимали коммунарки с «нежнейшими розовыми платками» на головах: «издали девушки похожи на поспевшую землянику», но и корова предстала привлекательной: «…глаза у «Пеструшки» такие божественно-выпуклые, такие розовые губы, такая гибкая шея, такие женственные формы, что поневоле хочется прочесть не «Пеструшка 18,10 отрубей», а по крайней мере «Эрнестина Витольдовна, 3,6 порций фисташкового мороженого»», да и в инкубаторе было интересно: «На ваших глазах яйцо вздрагивает. На его фарфоровой поверхности возникает звездообразная трещина, точно кропотливый рисунок тушью на боку китайской чашечки». Но, похоже, главным впечатлением стала встреча с пчелой: «Тонкая волосяная петля со свистом проносится в воздухе и молниеносно кружится вокруг головы, путаясь в шевелюре… Ай! Острый, обжигающий укол в лоб… Жгучая память о меде, которого не отведал».

Тогда же, в 1929-м, он посетил сельскохозяйственную артель в Нижневолжском крае и написал пьесу «Авангард» о создании мощной коммуны наперекор осторожным и темным «элементам», ставшим злобно-враждебными. Кто-то пошутил, что если в финале западного расхожего сюжета герой, обняв возлюбленную, попирает труп врага, то советский популярный сюжет венчает гибель героя. Это абсолютно соответствует концепции «Авангарда»: председатель коммуны Майоров отдал жизнь ради урожая пшеницы и колонны тракторов, любящая его женщина заплакала, зато в финале зазвучали нескончаемые голоса работников: «Я за него! Я за него! Я за него!»

Впрочем, похвалы пьесе были скупы, она не проняла строгих ревнителей «передового искусства» и при постановке провалилась в Театре им. Евг. Вахтангова. «О чем свидетельствует наивная пьеса Катаева о колхозе? — строго спрашивал все тот же журнал «На литературном посту». — В лучшем случае (если даже не предполагает никаких халтурных расчетов автора) — здесь недопустимое легкомыслие, взгляд на важнейшие, кардинальные общественные процессы нашего времени «из окна вагона»… «Авангард» в этом смысле — грозное предупреждение, может быть — последнее». «Литературная газета» упрекала героя в авантюризме.