Тайна Jardin des Plantes - Николя Д'Этьен Д'Орв

Но Жервеза, собрав последние силы, сжала его руки в своих и снова прошептала:

— Слишком поздно…

Осознав, что она умирает у него на глазах, Сильвен мгновенно забыл все свои обиды, все вопросы, так и оставшиеся без ответов.

С трудом сдерживая рыдания, он сел рядом с матерью и осторожно положил ее голову себе на колени.

— Мама, — простонал он, прижимая ладонь к ее лбу, — то, что случилось сейчас… что это было?

Жервеза слабо улыбнулась:

— О, котенок, ты был… прекрасен!

Глаза Сильвена наполнились слезами. Его мать уходила, он терял ее навсегда… и отныне оставался один. Наедине с этим рушащимся миром.

Он едва замечал Тринитэ, стоявшую рядом с ним на коленях. Но тут она наклонилась к Жервезе и прошептала:

— Куда белые обезьяны унесли детей?

Сильвен уже собирался сделать ей знак замолчать, но осознал, что она права. Видимо, и Жервеза это поняла. Она повернула к Тринитэ распухшее лицо в сплошных кровоподтеках и что-то неразборчиво прошептала в ответ.

— Что она говорит? — тихо спросила Тринитэ у Сильвена.

Он нежно погладил мать по щеке и прошептал ей на ухо:

— Мама, постарайся говорить погромче. В последний раз… Где дети? Мы должны их спасти.

— Они… под… — с трудом выговорила Жервеза.

Тринитэ напряглась, как кошка перед прыжком:

— Под чем?

Жервеза забилась в судорогах. Ее лицо исказилось, зубы застучали. Потом она оцепенела. Спустя несколько мгновений Жервеза с трудом вдохнула воздух.

— Под чем, мама? — спросил Сильвен, едва сдерживая слезы.

Голос Жервезы был еле слышен:

— Они… в Аркадии.

— В какой Аркадии, мама? Пожалуйста, скажи, что это за место?

— В Аркадии… с Габриэллой…

Сильвен вздрогнул:

— С Габриэллой? Но где она?

Охваченный паникой, он не выдержал и встряхнул мать за плечи. Голова Жервезы откинулась назад.

Глаза ее остекленели. Изо рта вытекла тонкая струйка крови.

Затем Сильвен почувствовал, как тело матери внезапно отяжелело в его руках, словно под бременем тайн, которые она уносила с собой в могилу.

Понедельник, 20 мая, 4.15

Сильвен долго сидел неподвижно, глядя в пустоту.

«Всего в течение нескольких часов его мир рухнул, — думала Тринитэ, не решаясь вывести его из оцепенения. — Только что он потерял мать… а незадолго до того сам убил два десятка человек…»

Девочка не знала, что думать о происшедшем, и в конце концов отказалась от поиска объяснений. Но неразрешимые вопросы причиняли ей почти физическую боль — как сильные порывы ледяного ветра, бушующего над новым, незнакомым Парижем.

«Почему он не двигается? Почему так упорно смотрит на луну? Какой инстинкт в нем пробудился?»

Они сидели на песчаной дорожке возле галереи, в нескольких метрах от кромки воды.

Недалеко, в полузатопленном розарии, дремали крокодилы.

На поверхности воды кое-где виднелись какие-то обломки, которые Тринитэ не могла распознать.

Наконец, не выдержав, она осторожно спросила Сильвена:

— С вами все в прядке?

Не отвечая, он медленно повернулся к ней. Дыхание у него было прерывистым, движения — вялыми и неловкими, как у человека, который в жаркий день уснул на солнцепеке и никак не может прийти в себя.

Затем, так же неуверенно, он произнес одно-единственное слово. Это было имя.

— Габриэлла…

Тринитэ вздрогнула — голос его был совершенно неузнаваемым, словно шел из глубокой пещеры.

Немного поколебавшись, она наконец спросила:

— Как по-вашему, что все это значит? И что это за Аркадия? Ваша мать и раньше упоминала о каких-то аркадийцах…

Сильвен, не отвечая, тряхнул головой. Взгляд его по-прежнему был мутным.

Потом он достал из кармана мобильник, который отключил еще вчера.

— Вряд ли сейчас работает связь, — заметила Тринитэ.

— Нет, работает…

Сильвен нахмурился и стал сосредоточенно нажимать клавиши.

Ни домашний, ни мобильный телефон Габриэллы не отвечал. Вдруг раздался звуковой сигнал: пришло голосовое сообщение.

— Послание от Габриэллы!..

Звук ее голоса был для него как нож в сердце.

— Сильвен, ангел мой… Сегодня воскресенье…

— Вчера… — пробормотал он машинально.

— Я… я ухожу… далеко… слишком далеко, чтобы меня найти… но для тебя есть только одно средство спастись. Нет иного выхода, кроме…

В динамике послышался треск.

— … но знай, что делаю я это только потому, что ты всегда был для меня единственным… моим ангелом… ангелом-хранителем…

Снова треск.

Затем, прерывистым голосом, едва сдерживая рыдания, Габриэлла произнесла:

— Я спускаюсь в Аркадию… Только Любен смог бы…

Короткий гудок — и голос Габриэллы оборвался.

Понедельник, 20 мая, 4.35

— Любен.

Сильвен снова и снова повторял это имя, словно робот, запрограммированный на самые простые функции.

Кроме этого двусложного слова, он, казалось, больше ничего не может выговорить.

Тринитэ видела его застывший взгляд — Сильвен смотрел прямо перед собой, не моргая. Судя по всему, он совершенно забыл о ее присутствии. Он решительным шагом двигался вперед, и на его лице не отражалось никаких чувств.

«О чем он думает?» — спрашивала себя Тринитэ, но, не решаясь заговорить, лишь торопливо шагала рядом с ним по аллеям Ботанического сада. Почва под ногами становилась все более влажной и вязкой.

И вот они оказались у восточной стены, тянущейся вдоль улицы Бюффона. Вода здесь доходила Тринитэ до пояса. Девочка стучала зубами от холода. К тому же дул ледяной ветер, словно неожиданно явившийся с Северного полюса в эту теплую весеннюю ночь.

Однако Сильвен, обычно чувствительный к таким вещам, сейчас не обращал на них никакого внимания.

— Любен, Любен… — повторял он без всякой ненависти.

Тринитэ понимала, что послание Габриэллы привело в действие некий механизм в его мозгу и что сейчас они идут к хижине старого смотрителя. Но Сильвен выглядел таким странно-спокойным, почти безучастным…

«Как так можно?..» — думала Тринитэ, все сильнее замерзая и с трудом двигаясь за Сильвеном, который медленно шел по колено в ледяной воде. Она помнила, что всего каких-то полчаса назад, когда он стоял на коленях перед телом матери, он казался живым воплощением отчаяния.