Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице - Михаил Кожемякин

Димитр замышлял на Москве сенат устроить, на европейский манер. Даже список сенаторов составил и Марине его показывал. Так, в списке этом дьяк Богдан Сутупов на первом месте стоял, как «печатник и секретарь великий», то бишь канцлер. А дьяк Афанасий Власьев, что панну Марину Мнишек для своего государя сватать в Речь Посполитую приезжал, значился как «второй печатник», вице-канцлер. Многие тайны царя Димитрия Ивановича знал Богданка, хитрец великий. Проклятого 17 мая 1606 года он из Кремля подземным ходом ушел, вместе с Михаилом Молчановым, и вскоре оба они явились к пани Ядвиге Мнишек в Самборский замок. Там и рассказали, что из Кремля, от людей Васьки Шуйского чудом спаслись, лошадей загнали спасаючись, а что с царем Димитрием Ивановичем случилось – они доподлинно не знают. Может, и убили его. Царица Марина, по слухам, жива, но ее и пана Ежи Мнишка, равно как и других поляков, гостей свадебных, Васька Шуйский в плену держит. И надобно Марину Юрьевну с паном Ежи и другими пленниками любой ценой спасать… А какой же ценой? Да грамотки рассылать от имени чудом спасшегося царя Димитрия Ивановича да воевод русских на Ваську Шуйского подымать. У Богдана Сутупова и малая печать царская для этого имеется. А ежели царь Димитрий Иванович и вправду жив, то скоро объявится, даст о себе знать. А мы пока, его верные слуги, за дело царское порадеем!

В Ярославле, у Шуйского в плену, пан Ежи с Мариной всего этого знать не могли, но слухи до них доходили разные, противоречивые. Шептались люди, что жив царь Димитрий Иванович и скоро большое войско соберет, Шуйского свергнет и супругу свою законную освободит.

Барбара Казановская, любимая фрейлина Марины, на десять лет ее старше, относилась к своей госпоже скорее по-матерински. Пани Барбаре было всего двадцать восемь лет, но из-за высокого роста и пышных форм она выглядела существенно старше – лет этак на тридцать! Именно под ее внушительных размеров юбкой укрылась худенькая и маленькая Марина Мнишек в страшный день 17 мая 1606 года. Когда шпыни, как называли в Москве острожников, выпущенных Шуйским из тюрьмы, подступили к пани Барбаре, она только повела могучими плечами и, грозно сдвинув брови, продемонстрировала увесистый кулак. Этого оказалось достаточно для того, чтобы шпыни отступили, так и не узнав, где прячется «воруха Маринка»… Пани Барбара опекала свою «птичку» (так она называла Марину), расчесывала ее длинные черные волосы и вплетала в них жемчужные нити, когда был жемчуг, или простые ленты, когда драгоценности остались в прошлом. Теперь, в Круглой башне Коломенского кремля, у жалкой и нищей «царицы московской» не осталось даже лент…

Во время скудной и несвободной жизни в Ярославле, в полуразвалившемся доме с просевшим потолком и хлипким, ходившим под ногами полом, пани Барбара старалась утешить свою госпожу блюдом из самых разных слухов и сплетен. Где она только собирала их, бог весть? Может, когда ходила в город за водой под охраной стрельцов, а может, когда принимала от тех же стрельцов скудную пищу для поляков-заточенцев. Своими монументальными формами пани Барбара многим внушала доверие: стрельцы называли ее «бой-бабой» и подшучивали над ней, но слухами и сплетнями делились исправно. Правды же в Ярославле не знал никто, ибо положение Василия Шуйского было шатким, а тень царя Димитрия Ивановича, собиравшего где-то войска, внушала жителям города смутную тревогу.

Пани Барбара умела гадать – и гадала она на всем, что попадалось под руку, – на воске, на меду, на книгах, с помощью зеркала или воды. А еще она толковала сны и знамения. Почти каждый вечер, помолившись, фрейлина начинала рассказывать «своей пташке» о чудесах. Марина любила слушать таинственный, звучный шепот Барбары. Этот шепот погружал несчастную московскую царицу в потусторонний таинственный мир, в котором было все возможно – мертвые воскресали, постоянно случались чудеса, белые голуби прилетали на могилы к невинно убиенным, и жуткий, свирепый ветер срывал щиты со старинных ворот… В доме было темно, горела всего одна свеча, освещавшая таинственно-восторженное лицо Барбары и грустное, задумчивое личико Марины. Каждый шаг отдавался чудовищным скрипом – это скрипели хлипкие деревянные полы с чудовищными щелями. За дверью дремали караульные стрельцы, а пани Барбара шептала:

– Слыхала я, Ваше Величество, что ваш супруг спасся, а вместо него застрелили доверенного человека, секретаря, схожего лицом и телосложением…

– Схожего? – шептала ей в ответ Марина. – Но кто бы это мог быть? Кто так схож с Димитром? Разве что Богданка…

– Какой Богданка, пресветлая госпожа?

– Богдан Сутупов, дьяк… Он был секретарем Димитра. Я видела его в Кремле, он запечатывал царские грамоты. Этот дьяк смотрел на меня таким жадным, мерзким взглядом… Словно… Словно…

– Что «словно», моя пташечка?

– Словно он вожделел меня, Барбара!

– Всякий, кто увидит вас, не помнит себя от страсти! Чему тут удивляться?

– У меня так болит сердце, Барбара! Мне кажется, что это Богданка спасся, а Димитра убили… Я вижу дурные сны…

– Какие, моя пташечка? – Пани Барбара коснулась затянутых в узел черных волос Марины своей могучей дланью.

– Вижу, как московиты над телом Димитра глумились… Как посыпали песком, обмазывали дегтем, колотили, глаза выкалывали… Как будто это мою бездыханную плоть так мучат! И ведь не звери – люди! Звери были бы милосерднее к нам, Барбара!

– А если это не вашего супруга плоть? – сомневалась Барбара.

– Все равно это был человек, близкий Димитру… Друг его! Богданка или кто другой…

– Тело пана Петра Басманова, говорят, родственники у Шуйского выпросили, чтобы с честью похоронить…

– А за Димитра некому было заступиться! – Марина, плача, бросалась в объятия Барбары, и обе женщины ревели в голос. Да так громко, что или пан Ежи Мнишек приходил их утешать, или брат Марины Станислав, бряцая саблей (оружие у узников не отобрали – точнее, они не отдали!), кричал, что в следующий раз он обязательно разрубит пополам этого мерзкого интригана Шуйского.

– А я вам помогу, пан Станислав! – восклицала Барбара, сжимая могучие кулаки.

– Может быть, просто заняться стражей? Бежать? – вполголоса предлагал пан Ежи.

– Не получится, отец. Московитов здесь слишком много, – отказывался Станислав.

Иногда к узникам приходил монах-августинец Николо де Мелло, который нашел приют в монастыре Бориса и Глеба Ростовской епархии. Удивительный факт благополучного пребывания католического монаха в православном монастыре объяснялся личным вмешательством ростовского митрополита Филарета (в миру – Федора) Романова, тайного друга Мнишеков. Филарет не решался благоволить к Мнишекам явно, но тайно уже давно им помогал. С тех самых времен, когда царь Димитрий Иванович пожаловал его в ростовские митрополиты, а может быть, и ранее. Филарет был врагом Годунова и Шуйских, врагом коварным и упорным. Но о подлинных его целях не догадывался никто, даже хитроумный пан Ежи. Марина подозревала, что Филарет сам домогается царского престола, а покойный Димитр, ее отец и она сама – лишь пешки в его запутанной и виртуозной шахматной партии. Пока Филарет играл на их стороне, а дальше – кто знает? Никто не мог знать замыслов Филарета – никто, кроме Господа…