Заключённыий волк - Каролайн Пекхам

части себя. Я буду ее вором, опорой, оружием, всегда, когда ей это будет нужно. Но я никогда не смогу быть её. А она никогда не сможет быть моей.

***

Я поднялся на второй уровень вместе с остальными заключенными, у которых сегодня были посетители. Мы миновали Столовую и направились по длинному коридору, сопровождаемые офицером Лайлом в направлении зоны посещений.

— Сегодня у меня есть одна неплохая шутка для тебя, старик, — поддразнил я, опускаясь на ступеньку рядом с ним, чувствуя себя намного лучше после времени, проведенного с Розой.

Лайл был моим коррекционным офицером, когда я только попал в Даркмор. Я бы не назвал нас друзьями, но, возможно, за пределами этого места мы могли бы быть чем-то похожим на них.

Он тихонько хихикнул.

— Это вряд ли будет смешнее, нежели Медуза с заклинателем змей.

— Это лучше, — пообещал я, и он выпятил грудь, ожидая, пока я начну рассказывать. Он был единственным человеком в этой тюрьме, который ценил мои Орденские шутки.

— Тиберианская Крыса, Пегас и Инкуб заходят в бар, — начал я, и Лайл потер руки в предвкушении. — Они садятся вместе и замечают, что на барной стойке стоит огромный горшок с золотом. Пегас обращается к бармену: «Эй, для чего столько золота?», а бармен отвечает: «Это приз для того, кто сможет выпить целую бутылку Сураче. Конкурсанты должны пойти вон в ту комнату и вытащить занозу из ноги разъяренного Дракона-перевертыша в его форме Ордена, а затем подняться наверх и трахнуть тамошнюю столетнюю старушку, покуда она не будет удовлетворена».

Лайл уже хихикал, но я еще не закончил.

— «Хорошо, мы попробуем!» — с энтузиазмом говорит Тиберийская Крыса и встает, чтобы попробовать первым. Он выпивает почти всю бутылку Сураче, затем спотыкается и падает на пол без сознания. Пегас делает шаг вперед, выпивает всю бутылку Сураче и, пошатываясь, входит в комнату к Дракону-перевертышу. Раздается грозный рев, затем испуганный вой, и через секунду из комнаты выбегает Пегас в своей форме Ордена с одним обожженным крылом. Не дрогнув, Инкуб принимает вызов. Он хватает с барной стойки бутылку Сураче и выпивает ее залпом.

Лайл полностью отдал мне все свое внимание, его глаза расширились, когда наметилась развязка.

— Инкуб уверенно входит в комнату с Драконом-перевертышем, и еще один громогласный рев доносится до бара, за ним еще один и еще, затем весь бар содрогается и трясется, когда раздается громкий удар о дверь.

Я усмехнулся Лайлу, когда он уставился на меня с нескрываемым восторгом в глазах.

— Инкуб выходит из комнаты, весь в крови и побоях, и говорит: «Так, где же та леди с занозой в ноге…».

Лайл завыл от смеха, держась за бок, в его глазах блестели честные до звезд слезы. Я ухмыльнулся, покачав головой, так как он абсолютно потерял самообладание.

— Это лучше, чем Медуза и заклинатель змей? — спросил я, и он кивнул, не в силах ответить сквозь смех. — Мне придется улучшить свою игру к следующему разу.

Он протер глаза, продолжая хихикать, когда мы дошли до комнаты посещений и остановились перед двойными дверями.

— Заходи, Найт, — подбодрил он с широкой улыбкой на лице.

Я кивнул ему и прошел через двери, сканер прошелся по мне, прежде чем я ступил в коридор, полный дверей. Остальные заключенные последовали за мной, и я заметил, что некоторые из них ухмыляются, так что, возможно, мои шутки были не так уж плохи.

Охранник с планшетом подзывал нас по одному, распределяя по комнатам, и я ожидал своей очереди, дрожа от нетерпения.

— Шестьдесят Девятый! — наконец позвал офицер Хардинг, указывая мне на комнату пятнадцать. Я поспешил вперед, открыл дверь и протиснулся внутрь. В комнате находился один стол с четырьмя стульями в центре и вторая дверь в дальнем конце.

Я пригладил волосы, ожидая, не привел ли Леон с собой еще кого-нибудь. Камера в углу комнаты смотрела на меня, пока я ждал и ждал, пот струился по моим бровям.

Наконец дверь открылась, и вошел Леон, его распущенная грива сияла на плечах как чистое золото. Нарядная белая рубашка и джинсы были далеки от того, что я носил в течение долгого времени, а на запястье красовались броские часы. Я бросил взгляд поверх его плеча, чтобы убедиться, что он один, и мое сердце дрогнуло, прежде чем я отогнал это чувство и бросился вперед, обнимая брата. Он похлопал меня по спине, крепко обняв, и запах свежего воздуха и свободы подействовал на меня как наркотик.

— Отлично выглядишь, брат, — я отступил назад, нацепив дразнящую ухмылку, и он ухмыльнулся мне в ответ.

— Я бы сказал тебе то же самое, но это было бы полной ложью. Оранжевый — не совсем твой цвет, — засмеялся он, и я присоединился к нему, когда мы подошли к столу и сели друг напротив друга.

— Как наши мамы? И папа? — я попытался сохранить спокойный тон, но я всегда спрашивал его об этом, надеясь, что их разочарование во мне, наконец, начало утихать.

Улыбка Леона исчезла, когда он со вздохом откинулся на спинку кресла.

— Все в порядке. Папа все еще… папа. На днях я украл изумрудный браслет прямо с запястья жены мэра, и знаешь, что он сказал?

— Жаль, что он был не бриллиантовым, — сказал я в тот же момент, что и Леон, и мы рассмеялись.

Наше веселье вскоре угасло, так как мою грудь сдавило, а Леон вздохнул. Тяжесть наполнила воздух, и я потянулся к брату, похлопав его по руке. Отец всегда был суров с нами, и я когда-то думал, что это делается для того, чтобы мы стали лучшими фейри. Но, возможно, я ошибался.

— Пфф, мне все равно никогда не нравились бриллианты, — сказал Леон, выпячивая грудь, и я кивнул, убирая руку и изображая улыбку.

— Ага, слишком скучно.

Мы разделили грустную улыбку, которая говорила о том, что отец всю жизнь был разочарован в нас, но, по крайней мере, я знал, что он больше никогда не сможет разочароваться в моем брате больше, чем во мне. Это была одна хорошая вещь, которая возникла из этой бури дерьма. Потому что Леону когда-то доставалось больше всех от папы, но теперь он занял место золотого мальчика. Поэтому я знал, что в эти дни папа не слишком его беспокоит. Не тогда, когда у него есть брат-неудачник, с которым его можно сравнить.

Я отвёл взгляд, желая сменить тему.

— Они знают о Розе?

Леон усмехнулся.

— Все знают о Розе. Бьянка сходит с ума, хотя Данте сказал ей, что все будет