Путевой дневник. Путешествие Мишеля де Монтеня в Германию и Италию - Мишель Эке́м де Монтень

У них тут есть привычка класть снег в бокалы с вином. Я тоже клал немного, потому что чувствовал себя не очень хорошо: меня часто беспокоили боли в почках и я по-прежнему выпускал с мочой невероятное количество песка; кроме этого, я не мог надевать шляпу и привести голову в ее прежнее состояние. У меня случались головокружения и непонятное ощущение тяжести в глазах, во лбу, зубах, носу, во всем лице. Мне пришла мысль, что эти боли вызваны местными белыми винами, сладкими и дымчатыми, потому что в первый раз, когда у меня случилась мигрень, я был сильно разгорячен – как поездкой, так и временем года – и выпил большое количество треббьяно, но такого сладкого, что оно не утолило моей жажды.

В конце концов, я не могу удержаться и признаю: Флоренцию с полным основанием называют прекрасной[718].

В этот день мне забавы ради захотелось взглянуть на женщин, которые позволяют любоваться собою всем, кому не лень. Я видел самых знаменитых, но ничего особенного. Они собраны в особом квартале города, и жилища у них гадкие и убогие, ничего похожего на те, что имеют римские или венецианские шлюхи[719], так же как они сами не похожи на них своей красотой, уборами и повадками. Если кто-нибудь из них захочет обосноваться вне этих границ, то надо, чтобы жилье было весьма невзрачным и чтобы она прикрывала свое занятие каким-нибудь ремеслом.

Я видел мастерские прядильщиков шелка, которые пользуются некоторыми особыми мотовилами, посредством которых всего одна женщина, крутя их, одним-единственным движением сучит нить на пятистах веретенах одновременно.

Во вторник утром у меня вышел небольшой рыжий камушек.

В среду я видел дом для увлечений великого герцога[720]. Что меня там поразило больше всего, так это скала в виде пирамиды, сооруженная и составленная из всевозможных природных минералов, то есть все эти куски прилажены друг к другу. Из этой скалы бьет вода, которая приводит в движение многие фигуры в гроте, такие как водяные и ветряные мельницы, маленькие церковные колокола, часовых на посту, животных, охоту и множество подобных вещей.

В четверг я не захотел остаться, чтобы смотреть другие конные состязания, а после обеда отправился на виллу Пратолино, которую снова подробно осмотрел[721].

Привратник дворца попросил меня высказать ему мое мнение о красотах этого места в сравнении с красотами Тиволи; и я ему высказал все, что думал по этому поводу, сравнивая оба места, но не в целом, а в частностях, рассматривая их различные преимущества: и, соответственно, в чем-то превосходила то одна вилла, то другая.

В пятницу я купил в книжной лавке Джунти пачку комедий, числом одиннадцать, и несколько других книг. А также нашел там «Завещание» Боккаччо, отпечатанное с некоторыми речами, написанными по поводу «Декамерона»[722].

Из этого завещания видно, до какой бедности, до какой нищеты дошел этот великий человек. Он оставляет своим родственникам и своим сестрам только одеяла и кое-что из постельного белья, а книги – некоему монаху при условии, что тот передаст их кому-нибудь подходящему; и он перечисляет все вплоть до утвари и самой убогой мебели; наконец обговаривает мессы и свою могилу. Это завещание напечатали таким, каким нашли на старом, довольно ветхом пергаменте.

Как римские и венецианские проститутки сидят у своих окон, чтобы привлекать своих любовников, так флорентийские стоят у дверей своих домов и мозолят глаза прохожим в удобное время. Тут вы и видите их с большей или меньшей компанией, они болтают или поют на улице посреди обступивших их зевак.

В воскресенье, 2 июля, я покинул Флоренцию после обеда, и, переехав через Арно по мосту, мы оставили реку по правую руку, продолжая следовать вдоль ее течения. Мы миновали прекрасные плодородные равнины, где расположены самые знаменитые дынные бахчи Тосканы. Хорошие дыни созревают только к 15 июля, а особое место, где находятся наилучшие, называется Леняйя; Флоренция оттуда в трех милях.

Дорога, по которой мы двинулись дальше, была по большей части ровной, местность вокруг плодородной и очень многолюдной, застроенной всеми этими домами, крошечными замками и почти непрерывными деревнями.

Мы пересекли среди прочих прекрасную землю, называемую Эмполи, это название, в звуке которого есть сам не знаю что древнее. Местоположение очень приятное. Я не заметил там никаких следов древности, разве что развалины моста возле большой дороги, в которых чувствуется некоторая дряхлость[723].

Я был поражен тремя вещами: первое – видеть все население этого кантона занятым, даже в воскресенье: одни молотили зерно, другие убирали его, третьи шили, пряли и т. п.; второе – видеть крестьян с лютней в руках и слышать Ариосто из уст пастухов, но такое встречается по всей Италии; третье – видеть, что они оставляют сжатый хлеб в полях на десять – пятнадцать дней, не опасаясь соседей. В конце дня мы прибыли в Ска́лу.

СКАЛА, пятнадцать миль. Здесь имеется одна-единственная гостиница, но хорошая. Я не ужинал и мало спал из-за сильной зубной боли, которая приключилась у меня с правой стороны. Я часто испытывал ее вместе с головной, но больше всего мучений она доставляла мне за едой, потому что я ничего не мог взять в рот, не испытав очень сильной боли.

В понедельник утром, 3 июля, мы проследовали ровной дорогой вдоль Арно, которая вывела нас на прекрасную, покрытую хлебами равнину. Около полудня мы прибыли в Пизу.

ПИЗА, двадцать миль, принадлежит герцогу Флорентийскому. Она расположена на равнине, посредине которой протекает Арно, впадая в море в шести милях отсюда. По этой реке в Пизу прибывают многие виды судов[724]. В это время школы закрываются на три месяца, как заведено в пору большой жары.