Я Кирпич - О'Санчес

Крик мой закончился, но осталась сердечная боль и покатились слезы!

– Денис! – Вот что она кричала, когда бежала за трамваем, там, на Васильевском острове! – Денис! – а мне слышалось «вернись»! Впрочем, и здесь где-то близко по смыслу!.. Она увидела меня и узнала, и бежала за мною, и плакала, обезумевшая от надежды и горя, и ждала, что я вспомню ее и вернусь! А я, жалкий идиот, видел слезы её и ужас отчуждения моего, но не понял ни того, ни другого! И забыл ее! Дважды забыл!

Меня зовут Денис, точнее Дионис! Точнее, звали когда-то… А ее зовут Маша! И я ее любил всем сердцем! Люблю!.. И покинул ее, потому что… потому что… о, сердце мое!.. Больно!.. Я погиб когда-то и покинул этот мир на долгие, долгие годы… Где она, хватит, хватит, хватит плакать!.. Где она!?

Я потянулся сознанием вокруг себя, шире, еще шире, еще и еще!.. На тысячи километров вокруг, до конца земли – и не нашел!.. Нет, нашел… чувствую… тихо-тихо, все дальше и дальше…

Однажды я чуть не потерял ее, она так же уходила во тьму и я ее спас, вывел оттуда! ВПЕРЕД!!!

Черные крылья выросли у меня за спиною, гораздо более мощные, чем когда-то и понесли меня туда, куда им велело сердце мое. Лететь было сравнительно недалеко, какие-то мгновения. Ударом ладони я вбил внутрь помещения массивную дверь и вошел. Это была, насколько я понял, больничная палата, наполненная лежащими людьми, аурой безысходности, жуткой смесью лекарственных запахов и человеческих воней… Почти все спали в этой больничной палате… и во всей больнице… потому что я так успел пожелать… Но почти все – это не все.

Одна фигура стояла в темном проеме посреди стены и смотрела на меня… или сквозь меня, под капюшоном не различить… холодная, черная и мрачная даже на фоне зловещего проема, а две другие тихо шли к ней, в темный коридор посреди стены: фигура побольше и поярче вела за руку фигуру поменьше, тоненькую, сгорбленную, невесомую…

Мне не надо было ничего объяснять: Жизнь и Смерть, родные сестры, владычицы всех времен делали свое дело, развлекались на свой лад, пытаясь потратить часть Вечности, доставшейся на долю каждой из них… Жизнь сопровождает, Смерть встречает… Так было, есть и будет, во все времена, во всех концах Земли, одновременно и повсюду, а я лишь застал и узрел одну из бесчисленных капелек, выпрыгнувшую на долю мгновения из океана Вечности… Так было, есть и будет… всегда, со всеми, с каждым… неминуемо…

– НЕТ, Я СКАЗАЛ!

Да, я узнал обеих, и однажды мне пришлось убедить их вернуть мне Машу… Сие удалось не сказать чтобы запросто, но, во всяком случае, бесконечно легче, нежели в этот раз… Еще бы одна-две секунды промедления, и даже я, даже мой Отец… Но мне удалось договориться с сестричками, я принял на руки безвольное и беспамятное тело, на ходу ткнул своим кедом в выбитую дверь – и покинул место боли и скорби, оставив его точно таким же, как оно было несколько минут назад, только без Маши, и без воспоминаний окружающих об этом, потому что теперь она была со мной. А я был с нею.

Ужели птице счастья так хочется быть пойманной? По опыту всех моих прожитых дней и лет категорически уверен, что это не так. Тем не менее, вот она – трепыхается в сердце моем и поет.

У Маши нет детей и семьи, я выяснил. Жилплощадь есть, тоже на Васильевском, но далеко от прежних мест, в одном из панельных домов в конце улицы Кораблестроителей. Делать там нечего, туда мы не пойдем. И ко мне тоже не пойдем: отрезано, отброшено.

Я едва удержался, чтобы немедленно, с нею на руках, не начать с какой-нибудь умопомрачительной экзотики, но – устоял против мелкого искуса!

Отыскать свободную меблированную «однушку» в районе Черной Речки, на Торжковской улице было делом шести секунд, хозяевам и в голову не пришло метаться по данному поводу: снята квартира, через день-два освободится.

И микрорайон, и внешний вид жилища я подбирал вполне сознательно: дыра в дыре дырою погоняет! Сонный район, унылые панельные трущобы. Так уж мне вздумалось! Зато потом, чуть позже…

Летел я от Елагина острова к больнице предельно шустро, так, что ни ворон Мор, ни тем более Букач угнаться бы за мною не могли, но когда я вышел оттуда из наружных дверей на улицу – вся гвардия была на месте: ждали у входа. Первый – Мор, а чуть дальше, в почтительном отдалении – Букач. Она явно боится Мора, всячески показывает свою малость и скромность, а тот на нее ноль внимания, презирает, типа, но – сдерживается, не клюет, не обижает. Морка хоть и не умеет как следует говорить, но очень даже точно ощущает силу моих желаний и пожеланий.

– По местам, экипаж! Двинулись!

Можно было, конечно, и такси, по рассветному городу быстро бы домчали, но – пусть на крыльях, быстрее и эффектнее, жаль смотреть некому! Букач я взял к себе, летела за пазухой, один хоботок наружу, Маша (бесчувственная, но живая!) у меня на руках, а Мор на своих двоих. На этот раз я не спешил в полете, и он не отставал.

Продавленную в двух местах тахту-полуторку я заменять не стал, просто, без хитростей, подправил, выровнял, очистил от сора, живого и не живого, а вот белье новое застелил – но тоже без выдумок, обычного хорошего человеческого качества, из запасов в попутной лавчонке…

Маша лежит передо мною – голая, медленно дышит, глаза пока закрыты, руки на груди, худенькие такие… Кольцо на безымянном пальце правой руки, но не обручальное. Проклятая жизнь – что она с нею сделала! В корнях крашеных волос уже седина угадывается, под глазами желтые круги, на лбу морщины, самые натуральные морщины! Раньше волосы у нее были каштановые, длинные, а теперь стрижка и цвет не пойми какой… Грудь… это мы подправим, это запросто, безо всяких силиконов… И остальное тоже.

А все равно она – Маша! И я ее люблю, и прежнюю, и такую! Сейчас у меня даже намека нет на какое-либо сексуальное чувство к несчастной голой женщине, и вовсе не потому, что она постарела и подурнела, и была на волосок от смерти! А потому что сердце мое полно радости, жалости и любви, и в эти оглушительные секунды нет в нем места ни для чего иного… Но близок час, оно по любому освободится, обязательно освободится, я знаю! Начнем? Давай, брат Кирпич, сколько можно в черепаху играть, не терпится уже!

Для начала я сбросил с нее кусочек возраста, пять лет. Мог бы и десять, а может, так и сделаю, но – чуть позже, а в данный момент сие было бы неправильно! Пять лет долой! Ого, как это много, оказывается! Эпиляцию… почти не требуется, но пусть будет эпиляция. Под мышками обязательно, а вот здесь хохолок оставим, в память о прежних ее вкусах! Грудь… Да, поставим покруче, но размер пусть прежний остается, не в размерах счастье, а мы не в Голливуде. Волосы… Седину – н-на фиг! До единого волоска! Волосы – в прежний цвет, но подбавим в них силы и здоровья! Захочет что-то иное – сделаем в лучшем виде! Маша, я буду твой личный куафер! Кровь? Очень хорошо, раз так, но все равно подправим до «отлично». Она курила… Н-на фиг! Смело и беспощадно вторгаемся глубоко в личность… как тогда с пьянчужкой Галей… И легкие тоже очистим, а то несправедливо получается: голова и личность свободны от курева, а легкие с бронхами по-прежнему в смолах!..