Самоцветные горы - Мария Семенова

А потом, как-то неожиданно, кругом сделалось пусто. Битьсястало не с кем. Кузнец отшвырнул измочаленный остов, утративший даже отдалённоесходство с ладным живым существом, и огляделся.

Две ищейки – кажется, последние уцелевшие, – удирали,поджав хвосты, прочь. Вернулись ли они к своим хозяевам, так и осталось неведомо никому; дело в том, что псиглавцев с тех пор и самих никто больше невидел. Разбрелись ли они, почувствовав себя ни к чему не пригодными безнаводящей страх своры? Или просто погибли, застигнутые суровой зимой посредичужой и обиженной ими страны?..

…Игрица, поскуливая, облизывала морду Застои, умывала другаот крови. Кобель, не успевший толком отойти от боевого угара, отворачивался,люто озираясь: где? что?.. кого ещё рвать?..

Заюшка бежала туда, где неловко сидела в снегу так и невлезшая на безопасное дерево Эрминтар. Сегванка, бросив самострел, прижимала кгруди два тёплых кулька. Кошка выгибала спину, стоя у неё на плече…

И легче лёгкого было определить, в каком месте злее всегокипела неравная битва.

Там теперь стояла на коленях Шаршавина названая сестрица. Иобнимала сплошь окровавленного Пса, покоившегося на куче вражеских тел. Быловидно, что собаки наёмников налетали на него, как прибой на скалу. И, как тот прибой,откатывались обратно. Кроме тех, что оставались бездыханными лежать на земле.Оленюшка плакала, обнимала своего спасителя и гладила, гладила…

Шептала что-то ему на ухо.

Называла какое-то имя…

Большая летучая мышь сидела у неё на плече, словно у себядома.

Шаршава увидел, как Пёс приподнял голову и ткнулся носом ейв щёку. А потом… Потом серая шуба под рукой Оленюшки вдруг подалась и сталаспадать, открывая израненное и голое человеческое тело.

Метель ещё длилась, не давая видеть впереди стену красноголеса, но вместе с ветром, сквозь ветер и снег в лица людям с северной сторонывеяло чем-то большим, чем просто тепло. Входите, детушки, входите,долгожданные. Вы здесь дома, вы здесь свои…

* * *

По реке Край, именуемой саккаремцами Малик, асоседями-халисунцами – Марлог, прокатился со стороны гор косматый валнаводнения. Он многое смёл и попортил, пощадив только пограничный остров Хайроги одноимённую деревню на нём, в разное время принадлежавшую то Саккарему, тоХалисуну. Жители деревни истово молились, вознося благодарение кто Богине, ктоЛунному Небу за то, что им досталось для жительства такое доброе место. И лишьстарый мастер, возведший на своём веку не один десяток мостов, удовлетворённогладил длинную бороду и с торжеством говорил двоим своим молодым нанимателям:“Ну? Убедились, что я вправду знаю, где строительство затевать?..”

* * *

Спустя месяцы, когда гнев Богини, излитый на многогрешнуюземлю, окончательно утих и подземные содрогания прекратились, не в меру любопытныелюди отправились посмотреть, что же стало на месте каторжного рудника. Снарядилпоход солнцеликий шад Саккарема, а возглавил его учёный аррант, Лечительнаследницы по имени Эврих из Феда.

Дорога оказалась местами очень сильно разрушена, а кое-где изавалена. Но любовь к знаниям есть одно из сильнейших человеческих побуждений,и, будучи таковым, не признаёт неодолимых преград. Эврих со спутниками осилиливесь путь до конца, несмотря даже на то, что скоро были вынуждены оставитьлошадей и день за днём пробираться пешими в глубину горной страны.

Выйдя на достопамятный перевал, они увидели перед собойобширное озеро… Дыхание подземного тепла ещё не дало ему зарасти льдом, и дастли – неведомо. Вода в озере даже под пасмурным небом была ярко-бирюзового цвета.Она не отражала окружающих пиков. Над поверхностью бродили колеблемые воздухомзавитки и волокна тумана… Густые испарения обнимали подножие большой скалы,одиноко возвышавшейся посередине.

Со стороны перевала скала напоминала коня, скачущего попредрассветной степи. Верхом на коне сидели двое. Мужчина и женщина.

Походники долго смотрели на них, стоя на изломанном гребнебывшей дороги… Эврих с Тартунгом и Афаргой. Дикерона, Поющий Цветок, Шамарган.Однорукий Аптахар. И кунс Винитар с молодой супругой – кнесинкой Елень.

По пути назад Дикерона вдруг начал скрести пальцами шрамы,бугрившиеся у него на месте глаз, и на чём свет стоит клясть Волкодава.

* * *

По одной из бесчисленных дорог степного Шо-Ситайна семенилмаленький ослик. На нём ехала маленькая седовласая женщина в серых шерстяныхшароварах и синей стёганой безрукавке. Вечер уже зажигал малиновым огнёмвершину далёкого Харан Киира. Кан-Кендарат не спеша ехала на восток, навстречусгущавшейся тени и зеленоватому серебру полной луны, и гадала про себя,встретится ли ей сегодня её Подруга.

Она очень обрадовалась, завидев её впереди, сидевшую накамне возле края дороги. Кан-Кендарат покинула седло, женщины поклонились другдругу и пошли дальше бок о бок, беседуя и смеясь.

И лишь очень внимательный наблюдатель заметил бы, что ни та,ни другая не касалась ногами земли.

* * *

В веннских землях стояла коренная зима. Дремали занесённыеглубоким снегом леса, белыми дорогами лежали укрытые толстым льдом реки, исолнце розовело в морозной дымке, восходя над крышами разбросанных далеко однаот другой деревень.

В такую вот палючую стужу, когда плевок мёрз на лету, коколице рода Синицы вышел чужой человек. Неведомо как продрался он через густыечащобы, не зная пути, и свалился у открытых ворот, потеряв последние силы.

Первыми его нашли, конечно, собаки, на лай прибежали дети,потом взрослые. Человек был близок к смерти, но ещё жив. Венны отнесли его вбольшой общинный дом, стали отогревать и выхаживать.

Вначале он показался им стариком: измождённое лицо, длинныебелые волосы и борода, почти сплошь седая. Он был жестоко простужен, оченькашлял и долго не мог выговорить разумного слова. У него была при себе почтипустая котомка. Единственной вещью, отыскавшейся в ней, был маленькийстеклянный светильник. Венны заботились о больном, кормили с ложечки, поилидобрыми снадобьями на медвежьем сале и на меду. Когда немочь стала мало-помалуего отпускать, с ним сумел объясниться Горкун, ездивший торговать в стольныйГалирад и знавший много разных наречий. Он же, Горкун, определил, что чужойчеловек был жрецом Богов-Близнецов, мало ведомых веннам. Свидетельством томубыло одеяние, красное справа и зелёное слева, когда-то яркое и красивое, нотеперь почти утратившее цвета.

Чужой человек, да ещё больной, – что дитя. Веннскиедети подружились с пришельцем, стали понемногу учить его своему языку. Оноказался понятливым и к первым оттепелям неплохо овладел правильной речью.Однажды он попросил мальчишек смастерить ему костяное писало и надрать гладкойберёсты с поленьев, приготовленных для очага.

– Зачем тебе? – спросили его.