Коммуна, или Студенческий роман - Татьяна Соломатина

Да. Полина не выдержала комфортабельной семейной жизни и ушла от Глеба в свою коммунальную комнату. Глеб, надо отдать должное, повёл себя достаточно тактично и все формальности по разводу уладил сам, принеся Полине бумаги на дом. Она вернула ему обручальное кольцо. Он привёз все прикупленные ей тряпки, хотя, играя в благородную бесприданницу, она хотела уйти в том, в чём в его жизни появилась. Он сказал, что это идиотизм. И был прав. Нет-нет, разумеется, какие-то минимальные разборки-скандалы на тему «отчего-почему?» были, но тут очень на руку Полине пришлась та самая мамаша-доцент. Полина пару раз прошлась под главным корпусом под ручку с «сумочным» Сергеем и даже пару раз поцеловалась с ним на глазах у изумлённой публики, среди которой была и дочка бывшего первого партийного босса Одессы и Одесской области. Остальное – дело техники. Ни один мужчина не желает быть рогат. Уходить просто так – дурь. А вот когда она, гадина такая, тебе изменяет, то… Да и, опять же, Тигр с Глебом так и не сошлись характерами. И дело было вовсе не в тупом выяснении, кто тут кому альфа-самец.

Так что Примус вернулся в общагу, Полина с Тигром вернулись в коммуну и довольны, казалось, были все трое. Глеб тоже слишком обиженным на жизнь не выглядел. Ну да они, сильно правильные, никогда не бывают обиженными. И пароваться обязаны только и только с сильно правильными. И у них будут рождаться правильные дети. И котов они будут заводить только очень правильных. Будут их кастрировать и лишать когтей в ветеринарных клиниках. Котов, разумеется, а не детей. А вы что подумали?

Летнюю сессию было достаточно сложно сдавать. Потому что, в отличие от благородного Глеба, его мамаша и бабуля были мстительными, как все бабы, и обзвонили все кафедры – с пожеланиями, так сказать, на предмет студентки Романовой. Но учебная репутация указанной студентки была так же безупречна, как её зачётка, где стояла одна-единственная четвёрка по неорганической и органической химии посреди беспросветных «отлично» местами даже «с отличием». Ну да кто того мудака Гоцуляка не знает – и его отношение к девочкам-отличницам? Так что, может, та Романова и дрянь, но дрянь умная, и её поцелуйно-постельные экзерсисы никакого отношения ни к оперативной хирургии с топографической анатомией, ни к патологической гистологии, ни ко всем остальным дисциплинам не имеют. Да и как старосте кружка поставишь что-то меньше пятёрки? Это уже дискредитация самой идеи студенческих научных обществ!

Студенческие научные общества! Целая эпоха, откуда вышла плеяда, где зарождались будущие… И так далее. Сохранились ли они сейчас? И чем занимаются нынешние студенты в этих самых обществах?

Даже во времена Полины Романовой они на иных кафедрах носили чисто формальный характер. Вспомнить хотя бы ту же биологию…

Вот именно. Биология началась в Полиной жизни… Нет. Биология в жизни каждого индивидуума начинается, когда яйцеклетка материнского организма успешно атакована сперматозоидами организма отцовского. Так что правильнее будет сказать – «предмет «биология»«. Предмет «биология» начался в Полиной жизни ещё в школе. Школьной программой положены, помнится, ботаника, зоология, анатомия и, наконец, в девятом-десятом классах, та самая – биология. И, к слову, в этом смысле школьная программа построена до абсолюта непоследовательно. Потому что логичнее сперва изучать клетку, а уж после – растительный и животный миры. Но так уж исторически сложилось, что поначалу все люди – и маленькие и большие – сталкиваются со следствиями, и лишь затем самые умные интересуются причинами. Так что пестики и тычинки для всех. А митохондрии и цикл Кребса – для «продвинутых пользователей». Не говоря уже о генетике. И вовсе не вспоминая о евгенике. Хотя, может, и зря. Кое-что толковое в последней всё-таки есть.

Предмет «биология» Полине Романовой нравился. Как нравится любому гуманитарию то, где нет цифр и формул. Школьная программа вообще полна обманчивых впечатлений. Эдакий театр теней. Формул в биологии (не говоря уже о необходимости аналитического мышления) – хоть половником хлебай. Но в школе деткам об этом не рассказывают. Что там было с ботаникой и зоологией – как-то вообще прошло мимо Полины. Помнится, анатомию человека в восьмом классе у них преподавала учительница физики. Если бы Полина напряглась, то она вспомнила бы, что и ботанику в пятом, и зоологию в шестом-седьмом преподавала тоже физичка. Но к Полиному восьмому классу милая, тихая учительница физики превратилась в яростную климактеричку, и потому забыть это было невозможно. В девятом её уволили – точнее, она сама уволилась с формулировкой «по собственному желанию», ну да скорее всего, директор Полиной школы первой предложила таковой исход дела, потому как подпускать к детям прежде тихую женщину, полностью погружённую в нужды школьной физической лаборатории, стало опасно. Она швырялась ножницами в отличников, напихивала полные рты сигарет разудалым двоечникам, а одной девочке чуть было не оторвала палец, потому что требовала немедленно снять кольцо. Немедленно!!! Кольцо сниматься не желало, и потому весь урок прежде тихая учительница мылила и мылила девочке руку, скручивая, сдирая, стягивая вплывшее – уже от грубых механических манипуляций – в детский пальчик колечко, под истерические рыдания пытаемой и ошарашенное онемение всего класса вопия: «Подмывать пизды не научились, бляди, а губищи малевать и кольца таскать – нате пожалуйста!.. Вам бы только мужиков!!!» Кажется, «только мужиков» надо было вовсе не «им». Девочкам пока просто хотелось носить колечки. Наконец кто-то – что характерно, из мальчиков, причём пресловутых двоечников – догадался побежать за директором и… И после этого случая учительницу физики уволили. Климакс климаксом – он бывает и патологический, против биологии не попрёшь, – но дети есть дети: накрашенные они или в кольцах, курящие двоечники или сильно умные отличники – ни умывать их, ни табаком кормить, ни за «сильно умность» ножницами в них швыряться – нельзя, и точка.

Вместо одной стареющей учительницы физики в школе появилось двое юнцов – долговязый журавль-физик, двадцати двух лет от роду, строящий глазки всем мало-мальски симпатичным старшеклассницам, и совсем тихая, незаметная учительница биологии в огромных очках-блюдцах. И с искусственной правой рукой. Настолько с виду естественной, что разглядели толком уроку к третьему. Биологичка была так юна, так беззащитна, так некрасива, что даже девятиклассники – эти страшные в своём подрастании звери – и помыслить не могли над ней посмеяться или ещё как поиздеваться. Она вызывала у лютых подростков исключительно какие-то… отцовские и материнские, что ли… чувства. Она сама рассказала им про автокатастрофу. В детстве. С родителями. Мать погибла. Сидела за рулём. Отец так и не женился, а протез привёз из ГДР. Он совершенно нефункциональный, этот протез. Просто «для красоты». Хотя какая уж там красота… Биологичка тихо расплакалась, и класс взял её под свою опеку. Там, где рулит стихийный неуправляемый психоанализ, – не до точной науки биологии. Школьная программа и тогда не предусматривала особой сосредоточенности на решётках Пеннета или детального разбора законов Менделя. Не говоря уже о биохимии клетки. Так что те, кто собирался поступать в медицинские институты, биофаки университетов или на ветеринарную медицину в сельхоз, биологией занимались дополнительно.