Леонардо да Винчи - Уолтер Айзексон

Paragone Леонардо («Спор живописца с поэтом, музыкантом и скульптором») — речь, которую он, по-видимому, написал, а потом еще много раз переделывал, — изобилует отступлениями, но важно помнить, что этот полемический текст, как и многие его пророчества и притчи, предназначался не для публикации, а для устного выступления. Иногда исследователи анализируют его «Спор» как самостоятельный очерк, забывая о том, что это — очередная иллюстрация той важной роли, какую играла театральная сцена в жизни, художественном творчестве и инженерных занятиях Леонардо. Мы должны помнить, что он произносил эту речь перед восхищенной публикой в зале герцогского замка[493].

Задача Леонардо заключалась в том, чтобы облагородить в глазах слушателей труд живописцев — и заодно повысить их положение в обществе, — показав, что их работа неразрывно связана с наукой оптикой и математической перспективой. Превознося взаимосвязь искусства и науки, Леонардо строил свои рассуждения на утверждении, которое помогает лучше понять его гений: а именно, что истинное творчество предполагает способность переплетать наблюдения с воображением, тем самым размывая границу между действительностью и вымыслом. Великий художник изображает и то, и другое.

Предпосылка его доводов — верховенство зрения над всеми прочими чувствами. «Глаз, называемый окном души, это главный путь, которым общее чувство (senso comune) может в наибольшем богатстве и великолепии рассматривать бесконечные творения природы». От слуха меньше пользы, потому что звуки исчезают сразу же после того, как их производят. «Чувство слуха… менее достойно, чем глаз, так как едва родившееся от него уже умирает и так же скоро в смерти, как и в рождении. Этого не может произойти с чувством зрения, так как если представишь глазу человеческую красоту, состоящую из пропорциональности прекрасных членов, то… эта красота длительна и позволяет тебе рассматривать себя»[494].

Поэзия, по утверждению Леонардо, менее благородна, чем живопись, ибо от нее требуется слишком много слов, чтобы описать все то, что умещается в одной картине:

Он снова признавал, что он — человек «неначитанный», а значит, не может читать в оригинале классических авторов древности, зато, будучи живописцем, обладает гораздо более ценным умением — читать саму природу.

А еще, продолжал Леонардо, живопись как вид искусства благороднее, чем скульптура. Для живописца обязательны десять различных «рассуждений», среди которых главные — «свет, мрак, цвет», а скульптор о них не заботится. «Итак, скульптура требует меньше рассуждений и вследствие этого требует для ума меньше труда, чем живопись»[496]. Кроме того, ваяние — грязная работа, не подходящая для человека знатного. Ведь скульптор за работой обливается потом, он весь облеплен гипсовым тестом, «весь, словно мукой, обсыпанный мраморной пылью…кажется пекарем… а жилище запачкано и полно каменных осколков и пыли», тогда как «живописец с большим удобством сидит перед своим произведением, хорошо одетый, и движет легчайшую кисть с чарующими красками».

Со времен античности занятия искусствами принято было делить на две категории — механические искусства и более возвышенные свободные искусства. Живопись относили к механическим искусствам, потому что она являлась ремеслом и требовала ручной работы, подобно ювелирному делу и ковроткачеству. Леонардо решил оспорить такое мнение и доказать, что живопись — не только искусство, но еще и наука. Ведь чтобы изображать трехмерные тела на плоскости, живописец должен хорошо знать перспективу и оптику. А это — науки, опирающиеся на математику. Следовательно, живопись — творение не только рук, но и разума.

Затем Леонардо зашел еще на шаг вперед. Он заявил, что живопись требует от художника не только ума, но и воображения. Вымысел делает картины более совершенными, а значит, более благородными. Он позволяет изображать не только то, что существует в действительности, но и вызывать к жизни всевозможные порождения фантазии — например, драконов, чудовищ, ангелов с чудесными крыльями и пейзажи куда более пленительные, чем многие земные пейзажи. «Поэтому, о писатели, вы не правы, что оставили живопись вне числа свободных искусств, ибо она занимается не только творениями природы, но и бесконечно многим, чего природа никогда не создавала»[497].

Вот вкратце и характеристика особого таланта Леонардо: переплетая наблюдения с игрой воображения, он запечатлевал «не только творения природы, но и бесконечно многое, чего природа никогда не создавала».

Леонардо считал, что знания должны опираться на опыт, но в то же время любил давать волю фантазии. Он наслаждался чудесами, которые можно увидеть воочию, но не меньше его радовали чудеса, которые можно узреть лишь в воображении. В результате его ум сверхъестественно — а порой и неистово — носился туда-сюда через расплывчатую границу, отделяющую действительность от фантазии.

Возьмем, к примеру, его совет рассматривать «стены, запачканные разными пятнами, или камни из разной смеси». Леонардо, глядя на такие стены или породы, внимательно изучал полоски или прожилки на камнях и запоминал прочие подробности фактуры. Но еще перепачканная стена служила ему трамплином для воображения: он знал, что при виде таких случайных узоров «ум живописца побуждается к новым изобретениям». Вот что он писал в наставлении молодым художникам: