Стрижи - Фернандо Арамбуру

Мама сказала мне спокойно, как сообщают самые обычные вещи:

– Рауль женится.

Я решил, что она шутит, и тем не менее, будучи человеком любопытным, спросил, на ком же он женится.

– На девушке, с которой познакомил нас в начале года.

Мне пришлось слегка напрячь память. Я даже имени ее не запомнил.

– На той толстой, что ли?

Мама кивнула, изобразив на лице притворное негодование.

Ни мама, ни я долго не слышали, чтобы Рауль ухаживал за какой-нибудь девушкой. Мама, понизив голос, призналась, что было время, когда у нее даже зародилось подозрение: а вдруг наш Раулито – «с другой стороны улицы», но она готова была принять и это, потому что сын есть сын, что бы ни нарисовалось. Я же в ответ посоветовал ей называть его Раулем, а не Раулито, иначе он опять взбеленится.

Но к ее подозрению я всерьез не отнесся. По-моему, под влиянием материнских чувств она стремилась приукрасить младшего сына, приписывая ему достоинства, которых он был начисто лишен. Ей проще было поверить в его нетрадиционную ориентацию, чем открыть глаза и увидеть то, что видели все мы. На самом деле парень с такой физиономией и такой фигурой, с писклявым голосом, да еще сутулый, не уверенный в себе и робкий, вряд ли имел шанс кому-то понравиться. Подобный набор качеств любому отравит юные годы. Готов спорить, что к моменту венчания в церкви Сан Хосе он не знал настоящего секса и спасался исключительно онанизмом. Короче, брат женился, чтобы поиметь женщину, а его невеста, в свою очередь, вышла замуж, чтобы ее поимел мужчина. Это был пакт между двумя прагматичными людьми, стопроцентно уверенными в том, что при их внешней непривлекательности им будет трудно – если вообще возможно – найти себе пару.

Подозреваю, что природа – из-за усталости или по лени – порой работает спустя рукава и создает людей низкой пробы, не брезгуя использовать для них бракованные детали, оставшиеся лишними после сборки других индивидов. Именно так случилось с Раулем и Марией Эленой. Природа отказала им даже в скудной доле обаяния. Но не зря ведь щедрость природы вошла в поговорку, а может, она просто почувствовала угрызения совести и поэтому наградила их хорошими мозгами – правда, больше жену, чем мужа, а также дала двух дочек, которые, к счастью, получили не худшие черты от каждого из родителей.

Со временем у меня сложилось впечатление, что католицизм, практикуемый моей невесткой и безоговорочно принятый моим братом, носит чисто утилитарный характер. Они вдвоем основали предприятие под названием «семья», в результате чего образовалась группа из четырех членов, которая руководствуется строго определенными принципами, и главный из них – соблюдение религиозных обрядов. Это люди, приученные к порядку, косные, непрошибаемо консервативные, осмотрительные, несклонные к риску, до крайности бережливые и начисто лишенные воображения. Но дела у них идут хорошо, а значит, они все делают правильно. Тут их упрекнуть не в чем. Они пустили глубокие корни в почву среднего класса, от них пахнет одеколоном, они воспитали дочек в благочестии, дали им возможность учиться в частных школах и ездят на уже снятом с производства автомобиле. А еще я легко представляю, как брат с женой благословляют пищу перед едой и совокупляются раз в неделю в заранее установленный день, всегда в одной и той же позе, на чистых простынях, пользуясь купленными со скидкой презервативами.

У меня не было ни одного конфликта с Марией Эленой, а знакомы мы около тридцати лет. Но, насколько помню, между нами ни разу не случилось и более или менее содержательного разговора. Мы вели себя друг с другом вежливо, иногда вдруг невесть откуда появлялась даже искра сердечности. У меня нет ни малейших сомнений, что для моего брата Мария Элена – вполне подходящая пара, да и человек она неплохой. Так же считала наша мама, хотя испытывала к невестке стойкую неприязнь. Я никогда не слышал, чтобы брат с женой ссорились. Она умеет рулить им, не прибегая к убийственной язвительности, которая обычно в ходу у властных женщин, и сразу видно, что они великолепно ладят между собой – во многом благодаря тому, что при малейших расхождениях он спешит присоединиться к ее мнению или, наоборот, она присоединяется к его мнению, словно они соблюдают некий договор о мирном сосуществовании, который предполагает набор тонких акустических и мимических сигналов и требует глубокого взаимного понимания, хотя мне, полному профану в этой науке, заметить такие сигналы невозможно.

30.

В заключение вчерашнего сюжета я забыл написать, что Рауль и Мария Элена счастливы. Счастливы, подозреваю, в том смысле, какой сами придают этому понятию, не слишком о нем задумываясь. Оба они одинаково толстые, действуют всегда с общего согласия и имеют обо всем схожие суждения, а также схожие антипатии и пристрастия. Бертран Рассел (страница 22 в моей черной тетради) думал, скорее всего, именно о подобных людях, когда писал: «Наверное, главное для счастливой жизни – это способность терпеть скуку»[31].

Скука, если не ошибаюсь, является неотъемлемой частью образа жизни брата с женой и самой природы их семейных отношений. Но тут надо судить с оглядкой! Возможно, мне так только кажется. Возможно, эти двое чувствуют себя на седьмом небе, постоянно скучая и нагоняя скуку на нас, на всех остальных. Но результатом в любом случае является счастье. Счастье, которое долго вываривается на медленном огне и которого они сами не сознают. Для них быть счастливыми – то же самое, что быть толстыми. Они наслаждаются жизнью, потому что никогда, с самого момента знакомства, не испытывали никаких соблазнов или острых ощущений, и это, по их мнению, можно считать потрясающим жизненным опытом. То, чем для свиней является грязная лужа, где можно вволю поплескаться, тем для моих родичей является скупость. Если один из двоих вдруг изрекает некую глубокую мысль – это чистая случайность. А если в них проклевывается что-то незаурядное, тонкое, поэтичное или хотя бы намек на чувство юмора, это происходит против их воли и убеждений.

Однако счастье брата и его жены заставляет меня самого страдать, поскольку высвечивает некую прореху в моей собственной душе, где должно помещаться счастье, ведь мне так и не было дано его изведать.

Хорошо, ну был бы я счастлив, и что? А ничего.

«Не думаю, что существует некое умственное преимущество в том, чтобы быть несчастным». Эта мысль тоже принадлежит Бертрану Расселу. Страницу в книге я не записал.

Мне самому думается,