Зовем вас к надежде - Йоханнес Марио Зиммель

— Это так, отец, — сказала Нарканда, и снова взгляд ее страстных глаз искал его взгляда. — Подобных чудес не бывает. Если бы они случались, тогда Христос был бы не Богом, а волшебником, а волшебникам не молятся. Они искусные обманщики и артисты, но не боги.

— Стало быть, вы считаете, что все новички, которые приходят, должны сначала долгое время поработать как вы, прежде чем их окрестят?

— Мы считаем так, — сказала Нарканда.

— Я очень рад, — сказал Хаберланд. — Поскольку и я такого же мнения.

— Вот видите, отец Роман, мы думаем так же, как и вы, — сказала Нарканда с улыбкой, глядя на Хаберланда. Он отвернулся — ему трудно было вынести этот взгляд.

— Дорогие новобрачные, — сказал служащий ратуши города Лексингтона 15 августа 1951 года, — поскольку я, как положено, поженил вас в соответствии с законами штата Кентукки и федеральными законами Соединенных Штатов Америки, я хотел бы сказать еще несколько слов личного свойства…

Служащий стоял за обтянутым красным сукном столом, рядом с флагом США и под портретом президента Гарри С. Трумэна, в маленьком зале, стены и стулья которого были обиты темно-красной тканью. Перед ним стояли Линдхаут и Джорджия, за ними — свидетель Линдхаута ассистентка Габриэле Хольцнер и свидетель Джорджии профессор Рональд Рамсей. На стульях сидели Труус и уборщица Кэти Гроган. В глубине зала за органом Хэммонда[38] сидел в ожидании старый человек. — Как я слышал от вашей дочери, дорогой доктор Линдхаут, вы масон. Так вот, я считаю уместным спросить: что такое масонство? Разрешите мне ответить на этот вопрос несколькими цитатами из масонских текстов. Мастер престола, не так ли, доктор Линдхаут, то есть глава масонской ложи, спрашивает перед торжественно собравшимся сообществом: «Брат Первый смотритель, почему мы называем себя масонами?» И Первый смотритель отвечает: «Потому что мы как свободные люди работаем над великим сооружением, достопочтенный мастер». Мастер спрашивает далее: «Над каким сооружением, брат мой?» И Первый смотритель отвечает: «Мы строим храм гуманности». Мастер спрашивает Второго смотрителя: «Брат Второй смотритель, какие кирпичи нам нужны для этого?» И Второй смотритель отвечает: «Кирпичи, которые нам нужны, — это люди!» Мастер спрашивает: «Что необходимо, чтобы прочно связать их друг с другом?» И Второй смотритель отвечает: «Чистая, прекрасная любовь к человеку, братство всех!» Таков текст. — Служащий откашлялся. — Таким образом, символически строится храм человечности. Символом для него является храм Соломона. И строится он людьми как кирпичами — «необработанный камень» повседневного человека в результате труда масона становится совершенным кубом, который легко вставляется в кладку из квадров здания храма, поскольку масоном — так свидетельствует текст — «руководит мудрость, его ведет сила и увенчивает красота»…

Внезапно Линдхаут перестал слышать служащего. Он вдруг подумал: «Такие торжественные слова — в адрес масона, который никогда не был масоном! В адрес человека по имени Адриан Линдхаут, который никогда не был Адрианом Линдхаутом, а был евреем Филипом де Кейзером, да к тому же еще и голландцем, — хотя через некоторое время он, по всей видимости, получит американское гражданство. Еврей из Роттердама — перед протестантским служащим в Лексингтоне. Стоящий рядом с красивой женщиной, с которой познакомился в Вене как с американским военным врачом и родители которой из Геттингена переселились в Соединенные Штаты. За ним стоит тоже красивая, более молодая женщина, которую все считают его дочерью, но которая никогда ею не была, а была дочерью его покойного друга Адриана Линдхаута, имя которого он теперь носит. Только Труус и я знаем правду. Труус… сохранит ли она эту правду в себе? Или она когда-нибудь расскажет, кто я на самом деле? А если она это сделает — будет ли этот брак действителен? Конечно нет. Несмотря на все подлинные фальшивые документы…»

— …захотели не венчания в церкви, а светского бракосочетания, — снова донесся до ушей Линдхаута голос служащего. — И тем не менее, как я полагаю, это бракосочетание религиозное — именно в смысле «религии, в которой все люди приходят к согласию», как это называется в ваших «Древних обязанностях»… — Линдхаут услышал сдавленные рыдания и оглянулся. Это плакала Кэти, миссис Кэтрин Гроган, храбрый сын которой, Гомер, погиб в Корее. Кэти с тех пор очень постарела и стала несколько чудаковатой.

Линдхаут улыбнулся ей, и она улыбнулась ему в ответ. Служащий продолжал говорить:

— …или, следуя определению лондонской Великой ложи — вы видите, я подготовился к этому дню, — масонство рассматривает себя как «самостоятельную систему морали в оболочке из аллегорий, озаряемую символами». Это система, которая учит заниматься благотворительностью, проявлять благожелательность, блюсти чистоту нравов, уважать семейные и дружеские связи, заступаться за слабого, вести слепого, защищать сирот, возвышать унижаемых, поддерживать правительство, распространять добродетель, умножать знания, любить людей и надеяться на счастье… — Служащий сделал небольшую паузу и продолжил: — Поскольку вы оба естествоиспытатели, а вы, дорогой доктор Линдхаут, так почитаете великого Альберта Эйнштейна, позвольте мне закончить эту маленькую речь высказыванием Эйнштейна. Оно звучит так: «Как необычно наше положение в качестве детей Земли! Каждый из нас появляется на свет для кратковременного пребывания в нем. Он не знает для чего, но иногда ему кажется, что он чувствует это. С точки зрения повседневной жизни, без углубленного самоанализа, человек, однако, знает: каждый находится здесь на благо других людей — сначала на благо тех, от улыбки и благополучия которых зависит его собственное счастье, а затем на благо неизвестных, с судьбой которых его связывают узы сочувствия…» Дорогие новобрачные, такого бытия друг для друга и такого счастья я желаю вам от всего сердца. — Служащий поклонился.

В этот момент старый человек заиграл на органе Хэммонда. Линдхаут вздрогнул: он играл «Till the end of time». Вздрогнула и Джорджия.

«В Европе такое было бы невозможно, — подумал Линдхаут, — совершенно невозможно было бы такое в Европе. Но здесь, в Америке…»

Мелодия продолжала звучать — меланхолично, медленно.

Линдхаут взглянул на Джорджию. Ее губы дрожали. Он обнял ее и поцеловал. Затем их поздравили оба свидетеля, и снова были поцелуи и объятия. Поздравила Габриэле Хольцнер, поздравил служащий и, наконец, Кэти, которая снова не смогла сдержать слез. Линдхаут прижал ее к себе и услышал, как она прошептала:

— Последний взнос выплачен, доктор Линдхаут, но мой муж и Гомер мертвы, и я живу в доме совсем одна. Мне так одиноко, когда я не на работе. Хуже всего вечерами.

— Мы будем вечерами часто навещать вас, Кэти.

— Но при вашей занятости…

— Вы ведь тоже очень заняты!

Кэти взглянула на Линдхаута покрасневшими глазами.

— Я глупая старая баба! — сказала она. — На вашей свадьбе — и говорить о доме, о муже и Гомере! Ах, мне так стыдно… иногда… иногда я говорю самые несуразные вещи… Пожалуйста, не обижайтесь…