Господин мертвец. Том 1 - Константин Соловьев

Дирк ощутил тонкий треск сочленений панциря, что-то кольнуло его повыше левой ключицы. Что-то металлическое, острое. Повернув голову, Дирк увидел засевший в доспехе топор на длинном топорище, снабженный кривым шипом на обухе. Этот шип и торчал сейчас в нем. Но этим ударом француз истощил свой запас удачи. Острие вошло слишком глубоко в доспех, чтобы вытащить его было в человеческих силах. Гренадер попытался упереться коленом в шею «висельника» и высвободить свое оружие, но он позабыл про Юльке. Гранатометчик пришел Дирку на помощь, как только смог – увидев подмогу сверху, французы перли вперед с особым остервенением, безошибочно уловив момент слабости. Юльке и так делал невозможное, защищая их обоих от багров, топоров и кистеней. Он ухватил проворного француза, висевшего на Дирке, за ногу и дернул на себя. Тот закричал, когда стальные пальцы сомкнулись на голенище его сапога. Но боль в сломанной ноге была только предвестником той настоящей боли, которая настигла его, когда Дирк поймал его вторую ногу. «Висельники» рванули француза в разные стороны – и крик сменился истошным визгом, заглушившим треск рвущейся плоти, похожий на звук вспарываемого полотна. Части разорванного надвое тела трепыхались на земле, хотя разум, прежде бывший в нем, прекратил свое существование еще раньше, не вынеся пытки. Но это было хорошим примером для остальных французов – примитивный животный страх, щедро сдобренный горячей кровью, заставил их отступиться на несколько секунд. Еще одна небольшая передышка.

Может, последняя для «висельников».

А ведь в его силах их задержать, подумал Дирк. Врубиться в плотный вражеский строй, в последний раз собрав щедрый урожай для Госпожи, приказав Юльке и Мертвому Майору отступать. Вместе с Толем, заняв удобную позицию, они смогут оборонять траншею в течение нескольких часов. До тех пор пока не подойдет подкрепление. Он даст своим людям несколько минут, которые их спасут. А сам останется здесь, как и Жареный Курт, его старый боевой товарищ.

«Давай, – шепнул чей-то голос, ледяной и влажный, как змеиный хвост. – Вот он, твой путь к избавлению. Достаточно сделать лишь шаг. Отличная возможность для того, кто тяготится своим существованием».

Но кроме этого голоса было еще что-то, столь же иллюзорное, но ощущаемое еще отчетливее, чем свербление в ране над ключицей. При мысли о том, что Госпожа может встретить его совсем скоро, внутренности отозвались жалобным ноем, в их глубине запульсировало что-то мягкое, истекающее страхом, жалкое и податливое. «Не сейчас! – кричало оно, упираясь в желудок и легкие многочисленными обжигающими щупальцами. – Только не так!» Дирк ощущал этот голос так же отчетливо, как прочие звуки боя. Голос человеческого естества, спрятанный глубоко внутри прочной стали и несвежих потрохов. Голос, который будешь слышать всегда, какие чары ни заставляли бы твое мертвое тело оставаться в мире живых. Голос, который будешь слышать, даже став одной ногой на пурпурные ковры в чертогах Госпожи. Голос самой жизни, неистребимый, яростный и жалкий, вечное напоминание и проклятие.

А потом он услышал крик. Кричал кто-то из французов, и этот звук, искаженный изломанными линиями траншей, долетел до «висельников» едва слышимым, но отчетливым карканьем. И по тому, как он захлебнулся, точно легкие кричавшего внезапно заполнились жидкостью, Дирк понял, что кроме боли этот человек успел испытать еще что-то, прежде чем умер.

Может, кто-то из «висельников» метнул гранату? Но их ремни были давно пусты, даже Юльке израсходовал свой последний снаряд несколько минут назад. Шальное накрытие фугасом? Такое случается, и нередко, когда судьба направляет невидимую дугу артиллерийского выстрела, от которой кипит воздух, прямиком в траншею. Редко, но бывает. Как вытянуть пикового туза вслепую из колоды. Тогда участок траншеи превращается в сущий ад, в котором человеческие тела исчезают, обращаясь отдельными вещами и предметами, в которых редко можно найти сходство с чем-то человекоподобным. Осколки костей, похожие на загадочные сувениры из выщербленного и пожелтевшего камня. Ломти плоти, прикрытые бесформенным тряпьем. Клочья волос, прилипшие к доскам настила. Но если бы какому-то снаряду и удалось попасть прямым накрытием в траншею, Дирк бы это заметил. Такое сложно не заметить. Но он был уверен, что не слышал близкого разрыва. А такие вещи слышит даже покойник.

Потом закричали другие. И это уже было действительно странным. Дирк слышал крики французов, доносящиеся из глубины их порядков, откуда-то сзади. Жуткие, нехорошие крики. Он понял, что присутствовало в них кроме боли. Смертельный ужас, от которого их голосовые связки звенели, как рвущиеся струны. И безнадежность. Так может кричать человек, чью руку зажало в шестерни пышущего жаром станка. И которого постепенно затягивает внутрь.

Боевые порядки гренадер дрогнули. «Висельники» в залитой кровью серой броне стояли перед ними, отвратительное воплощение тоттмейстерского проклятья, но, словно этого было мало, какая-то новая опасность, воспользовавшись их безоглядностью, теперь угрожала им. И судя по тому, что крики раздавались все ближе, опасность эта была отнюдь не иллюзорна. Французы заколебались. Только безумец стал бы оборачиваться к противнику спиной, но страшные выкрики умирающих, поднявшиеся над траншеей, были сильнее рассудка. Французы стали поворачиваться, готовясь встретить новую угрозу. Еще не видя ее, они уже были перепуганы, и Дирк вполне мог если не разделить их страх, то понять его. Сзади надвигалось что-то страшное. Что-то такое, по сравнению с чем даже изорванные колючей проволокой внутренности и оторванные осколками конечности могут показаться чем-то несущественным. Что-то не просто страшное, но способное вызывать смертельный ужас.

Воспользовавшись замешательством гренадер, «висельники» контратаковали, и внезапность их удара позволила смести французский авангард, как отточенный серп сметает пук застоявшейся пшеницы. Дирк орудовал кинжалом, и почти каждый его удар достигал цели. Если раньше плотность рядов была на руку гренадерам, теперь, когда паника заставила их сбиваться ближе к середине, это стало той ошибкой, за которую многие из них расплатились собственными жизнями. Теперь им некуда было отступать.

Судя по непрекращающимся крикам, от которых кровь в тех, в ком она еще текла, становилась едкой, как аммиак, сама Смерть пировала там, и стол ее пополнялся все новыми и новыми яствами. Дирк ударил очередного пуалю под лопатку и, легко уклонившись от ответного удара слабеющего тела, быстрым невесомым движением перечеркнул его горло, обнажая бледные трубки трахеи и пищевода. Смятый ударом французской булавы шлем сильно сужал поле зрения, но даже снять его не оставалось времени. Когда противника не было видно, Дирк рубил вслепую, и, судя по тому, как узкое лезвие его ножа с хрустом преодолевало сопротивление, в этой безумной рубке зрение было не самым ценным качеством.

– Что там? – выдохнул Юльке, раскроивший голову своему противнику ударом кулака. Пластины гренадерского шлема и черепа, смешавшись, образовали подобие какой-то причудливой сломанной музыкальной шкатулки со сложным и непонятным содержимым.

Теперь, когда «висельники» сами теснили французов, ожесточенно сопротивлявшихся, но отступавших, у них появилась возможность перекинуться парой слов.