Военачальник - Евгений Щепетнов

Для него же самого дело еще не завершилось – ему предстояло превратить себя в настоящего музыканта.

Это заняло не так уж много времени. Минут двадцать он тренировался, переделывая слух и голосовые связки – они четко вошли в резонанс с его ускоренной передачей сигналов по нервным окончаниям, так что, возможно, он стал даже более умелым певцом и музыкантом, чем Борин.

Влад всегда умел довольно красочно выражать свои мысли, вот и за созданием баллад дело не станет. Правда, голос у него был гораздо ниже, чем у парня. Если тот пел тенором, то Влад говорил в гораздо более низких регистрах, а значит, и петь должен был густым баритоном.

Так сказать, в награду за полученную информацию, Влад, перед тем как погрузить Борина в сон, сделал тому подарок – устранил кариес, вырастил три новых зуба взамен выбитого и двух гнилых, которые уже ничто не могло спасти, залечил начинающуюся язву желудка, ставшую, вероятно, результатом нервных перегрузок и нерегулярного приема пищи.

Он изгнал из тела парня простуду и начинающееся воспаление легких – верхняя доля легкого у него горела темно-красными всполохами – и очень удивился, как это музыкант, при таком изъеденном болезнями состоянии организма, все-таки взял в руки инструмент и играл, да так играл, что все вокруг плакали и смеялись.

Видимо, все дело в дисциплинированности бродячего музыканта, а также в понимании, что и от его работы зависит благополучие всей труппы. Это понравилось Владу. Хотя Борин и выглядел изнеженным нытиком, но на самом деле он был человеком достаточно дисциплинированным и трудолюбивым.

Влад укрепил парню кости – с тем чтобы даже при сильных перегрузках его пальцы не сломались, ведь если он лишится здоровых рук, он лишится и заработка, что плохо скажется на благополучии всей труппы.

Девчонки очень понравились Владу, и он собирался им тоже помочь – в той мере, которая не будет касаться его основного дела – проникновения в замок барона и его подчинения.

Борин, если не считать этих приобретенных болезней, был на удивление крепким и спортивным парнем. Хорошо сложенный, как гимнаст олимпийского резерва, он не зря говорил, что является еще и акробатом. Влад как-то сразу поверил, что и акробат из него вышел очень неплохой. А музыке он выучился уже самостоятельно, после того как сбежал от своих родителей.

Влад потихоньку вытянул из захвата музыканта его инструмент, вынул из кожаного чехла и положил себе на колени. Теперь этот инструмент не был ему чужим, и Влад, слегка пройдясь по струнам пальцами, прислушался: да, он был настроен великолепно, а звучал еще лучше – его точно делал какой-то очень хороший мастер. Как там назвала Арина этого мастера? Изнамур? Видимо, это был Амати или Страдивари этого мира.

Влад прошелся пальцами по грифу, взял аккорды и тихо напел:

Люди идут по свету,

Им вроде немного надо…

С соседней кровати послышался голос:

– Как? Почему ты не сказал, что умеешь играть? Что ты так поешь? А что ты сейчас пел? Это ты сочинил? Это же песня про нас, про артистов! Это мы идем по свету – всю жизнь, пока не умрем где-нибудь в кварталах нищих бродяг…

– Что, все уж так и умираете нищими? Неужели нет исключений?

– Бывают, – грустно согласился парень, – но редко. Если артисты сумели понравиться богатым господам и те взяли их к себе в качестве музыкантов, ну и если они сумели скопить достаточную сумму, чтобы прожить до конца жизни безбедно, то да. Есть и еще путь: заиметь богатого любовника или любовницу и выкачивать из них деньги, если есть красота и молодость. Так бывает частенько – пока артист не надоест и его не выгонят на улицу, и тогда он снова идет по свету. А где ты научился так играть на тратине? У тебя стиль исполнения такой же, как и у меня. Мне кажется, мы учились у одного и того же мастера.

– Меня учил один бродячий музыкант. Не хочу называть его имя – он не велел, – уклончиво ответил Влад.

– А еще что-нибудь свое можешь исполнить? – жадно попросил музыкант. – Чего-нибудь веселое, чтобы вызывало смех?

Влад подумал и начал:

Если у вас нету дома,

Пожары ему не страшны,

И жена не уйдет к другому,

Если у вас, если у вас…

После этой песни Влада перепел еще с десяток других, веселых и грустных, лиричных и плясовых – самое сложное было выбрать такую песню, которая не указала бы на его иномирное происхождение, но при этом затрагивала людские души.

Но разве это была проблема при абсолютной памяти Влада? Ведь он мог вспомнить любую песню, слышанную им когда-либо, во всех вариантах и со всеми тонкостями.

Борин хлопал в ладоши, радостно смеялся и горько плакал, жалея умирающего в степи ямщика. Вероятно, он решил, что это имя такое – Ямщик, и рыдал над его страшной судьбой: замерзнуть в степи – разве это не страшно? А когда Влад запел: «А для звезды, что сорвалась и падает, есть только миг, ослепительный миг…» – заплакал и сказал:

– Это про меня. Я эта звезда. Пройдет лет десять – и я упаду где-нибудь и замерзну, как ямщик… и никто не вспомнит обо мне. Ты позволишь мне иногда исполнять твои песни? – Борин с надеждой поднял голову и посмотрел на Влада.

– А разве ты их запомнил? – с удивлением спросил Влад.

– Дай тратину, – усмехнулся Борин и запел приятным, чистым голосом о судьбе ямщика. В его исполнении песня звучала не менее душещипательно, чем в исполнении Влада.

Допев, музыкант подмигнул Владу и сказал:

– Я никогда не забываю музыку, которую слышал хоть когда-нибудь, и сразу запоминаю слова. Ну, дар такой у меня, что поделаешь! Бродячий музыкант, который хочет зарабатывать своим ремеслом, должен уметь запоминать слова песен. Это его хлеб, и если он хочет иметь его каждый день, ему ничего не остается, как запоминать стихи. Музыканты, что не умели этого делать, вымерли с голоду, остались только те, которые могут. Вот так вот…

– А что, записать нельзя? – опять удивился Влад. – Взял пергамент, записал слова и музыку, и пой себе на здоровье, не напрягай свою голову!

– Как это, записать музыку? – округлил глаза Борин. – Слова-то понятно, но музыку как записать на листке? Она звучит в воздухе, ее нельзя записать!

Влад хотел что-то сказать и осекся – без того, чтобы раскрыть себя хотя бы частично, он не мог рассказать музыканту о нотах, о записи музыки на листе бумаги… когда-нибудь, может быть.

От неприятных объяснений его уберег стук в дверь:

– Эй, мальчики, на выход! Там народу много собралось, требуют зрелищ – нельзя упускать такую возможность, потом отдохнем как следует. Давайте, подымайтесь… вернее, спускайтесь. Мы ждем вас в зале. – Послышались шаги Арины, и в коридоре снова стало тихо.

– Пошли, – заторопился Борин, – сейчас я переоденусь в рабочую одежду и приду. Можешь идти, я закрою номер. Ты в этом будешь выступать? Впрочем, о чем я? Метать ножи можно и в такой одежде, а я должен выглядеть настоящим музыкантом, иначе никто меня и не воспримет как музыканта, скажут – бродяга какой-то! Хотя… а кто мы? Мы бродяги и есть! – Борин засмеялся и начал торопливо стаскивать с себя повседневную, порядком потертую одежду.