Наш хлеб - разведка - Альберт Байкалов

От размышлений отвлек шум приближающейся машины. Слегка приподнявшись, Шаман увидел подпрыгивающую на ухабах «Ниву». Про себя выругался. Как он мог не заметить ее, когда она сворачивала с трассы перед Ялхой-Мохк! Это село как на ладони. Нет, надо брать себя в руки! Отца с Исой уже не вернешь. Изо дня в день мучить себя воспоминаниями о них ничего не даст. Впрочем, как и то, что сейчас он убьет этого Абдуллаха.

Неожиданная мысль заставила его непроизвольно хмыкнуть.

Он прислушался. Машина проехала мимо и сейчас уже урчала двигателем где-то позади него. Примерно прикинув расстояние до места, откуда связной с контейнером пойдет пешком, Шаман поднялся и, посмотрев на часы, направился к дороге. Скоро турок будет возвращаться, и нужно торопиться.

Наконец среди деревьев вновь замелькал внедорожник. Машина шла под гору на приличной скорости. Наверняка кровник сейчас в состоянии эйфории давит на газ, а голова его занята мыслями о скором возвращении. Шаман усмехнулся, оттолкнулся плечом от дерева, к которому прислонялся, и, выйдя на середину проселка, снял автомат с предохранителя.

Машина, на минуту нырнув в небольшой распадок, вновь появилась на дороге. До нее было еще далеко, однако Шаман отчетливо почувствовал не только взгляд турка, который однозначно его заметил. Он словно увидел его глаза, скрытые за отражениями придорожных кустов на лобовом стекле, почувствовал, как у того учащается пульс, выступает на лбу пот. Негодяю ничего не стоит пригнуться и, вдавив педаль газа, попытаться проскочить прямо через вышедшего на дорогу военного. Но Шаман был уверен, что этот человек так не поступит. Почему, сам не мог понять. Наверняка в такие моменты все привычные стереотипы восприятия окружающего мира уходят на второй план, уступая место каким-то иным способам общения и чувствам.

Скрипнув тормозами, «Нива» встала, не доезжая пары десятков метров до Шамана. Наконец он разглядел лицо этого человека. Продолжая держаться за рулевое колесо, на него смотрел уставшим взглядом уже немолодой, лысый мужчина. Не было в его взгляде ни страха, ни отчаяния, ни раскаяния. Одна отрешенность.

Шаман держал автомат в опущенных руках и мысленно просил этого шакала рвануть из машины, выхватить пистолет и начать стрелять в него. Тогда он положит его. Но турок не собирался бежать, а тем более стрелять. С минуту разглядывая стоящего посередине дороги вооруженного человека, он вздохнул, заглушил двигатель и, неторопливо выйдя наружу, встал перед машиной.

Шаман сглотнул подступивший к горлу ком.

– Ты решил отомстить, – заговорил глухим голосом Абдуллах. – Не тяни время, я все равно не буду тебя просить о пощаде, а тем более пытаться убежать. Рано или поздно ты найдешь меня, а ожидание смерти страшней ее самой.

Шаман медленно подошел к турку и некоторое время не мигая смотрел ему в лицо, играя желваками. Потом, вскипев, схватил его левой рукой за горло, но тут же, словно оно было раскалено, отдернул руку:

– Мы не бандиты, а солдаты и выполняем приказ. Я буду считать, что твой хозяин отдал долг. Тем более мой брат и отец умерли в честном бою… Уезжай!

* * *

За шесть суток, проведенных в пещере, Биберт лишь несколько раз спускался к ручью, чтобы заполнить пластиковые бутылки, оставленные калекой, и флягу водой. Простуда, как он и думал, отступила быстро. Продукты, которые он как мог экономил, заканчивались. Осталось немного хлеба, лук, чеснок, пара сникерсов и горсточка заварки для чая.

– Еще два дня, и ухожу, – твердо решил он, поднимаясь с нар, одновременно поймав себя на мысли, что в последнее время стал разговаривать сам с собой.

Вновь, как и в первый день, закружилась голова. Нужно было сходить за водой, а он не мог этого сделать.

– Что, снова?! – проговорил вслух бандит. – Только вчера чувствовал себя нормально!

С трудом собрав в рюкзак бутылки, поплелся к ручью, не взяв с собой даже автомат. От яркого солнца заслезились глаза. С остановкой на отдых, подобно столетнему старику, он добрался до ручья и еще некоторое время сидел на корточках, наблюдая за играющей на камнях водой.

Вернувшись, вновь улегся. Снова поднялась температура, стал бить озноб. Вскоре к этим прелестям прибавилась тошнота и боль в животе. Глядя на мерцающий огонек свечки, он задремал. Проснулся от какого-то кошмара. Озноб усилился. Он никак не мог согреться. Закутавшись в старое стеганое одеяло, оставленное здесь хромым, он попытался заснуть. Тупая ноющая боль в затылке постепенно стала перерастать в шум. Неожиданно из этого потока звуков он стал различать чей-то шепот. Одновременно погас огарок свечи. Тусклый дневной свет снаружи едва освещал самодельный стол и кусок серой каменной стены.

– Он здесь, – вновь донеслось до слуха.

– Давай закинем туда гранату? – спросил кто-то.

– Нет, Биберт должен умереть не так, – громом среди ясного неба прозвучали слова голосом Ильмана. – Он оскорбил честь моего рода, и я за это отрежу его поганую голову.

– Нет! – протянул Биберт, нащупав ребристую «эфку», лежащую рядом. – Не выйдет у тебя ничего! Пусть я слаб, а ты, шакал, почувствовал это и, как стервятник, кружишь над отбившимся от стаи больным волком, но я еще могу драться!

Сев, он рванул на себя кольцо, медленно поднялся и, подойдя к проходу, не глядя метнул туда гранату. Послышался хлопок сработавшего запала, звякнула о каменный пол отлетевшая в сторону чека, загремела, покатившись и подскакивая, смерть. Бросившись в угол, он зажмурился. Биберт знал, что такое взрыв в закрытом пространстве, и зажал уши руками. Грохнуло так, что качнуло пол. А может быть, просто показалось? Он открыл глаза, но не увидел ничего, кроме темноты. Нос и рот заполнила густая пыль. Странно, грохот продолжался, проникая в каждую клетку организма, заполняя ее болью. Он не утихал и не становился громче. Все мелко тряслось. Биберт ощущал телом эту вибрацию. Обхватив голову руками, абсолютно ничего не понимая, он, казалось, просидел так целую вечность. Неожиданно наступившая тишина показалась ему глухотой. Сплошная кромешная темнота и ни звука.

«Может, я в аду?» – пришедшая на ум мысль заставила его подняться. Он на ощупь пошел вперед, пока не наткнулся на холодную стену. Перебирая руками, двинулся вдоль нее, пока не уперся в стол. Почему-то именно это вывело его из состояния оцепенения. Биберт отчетливо услышал скрип и звук собственных шагов. Где-то должны быть спички! Он принялся шарить по неровной поверхности, нащупал коробок. Облегченно вздохнув, достал спичку и чиркнул ею. Слабенький желтоватый огонек осветил край стола, алюминиевую чашку с перетопленным и застывшим воском. Пламя между тем лизнуло кончики пальцев. Боль его обрадовала. Он не только слышит и видит, но еще и чувствует! Торопливо высыпав на ладонь несколько спичек, он зажег следующую и стал осторожно ногтями освобождать утонувший в воске фитилек. Вскоре ему удалось зажечь примитивный светильник. Взяв чашку в руки, он медленно побрел к выходу. Душил кашель. В горле першило. Интересно, почему темно? Наверное, от пыли, которая не успела осесть. Где же Ильман и тот, кто пришел с ним? Вот и выход, но света по-прежнему не видно. Странно. Он сделал несколько шагов и неожиданно наткнулся на холодный и влажный кусок гранита. Что это? «Неужели забрел в другую комнату?» – мелькнула у него мысль. Биберт обернулся. Стола видно уже не было. Прыгающий и мерцающий жутковато-красный свет фитиля отражался от пыли в каком-то шаге от него. Стало казаться, что он находится внутри светящегося шара. Биберт поежился, и тут его осенило. Не было никакого Ильмана, и никто не собирался его убивать! Обычный бред он воспринял как реальность и спросонья швырнул в проход гранату. Висевший на честном слове карниз из нескольких сотен тонн горных пород обрушился, погребя его под собой. Еще Нурды говорил, что эта пещера пригодна лишь для того, чтобы скрыться от чужих глаз. Однако стоит кому-то всадить над входом в пещеру гранату, и все, кто в ней находится, обречены на долгую и мучительную смерть. Разобрать руками столько камня будет невозможно, а поднять на такую высоту технику просто нереально. Да и кто будет заниматься этим в Чечне? Закричав не своим голосом, он метнул в темноту чашку и, развернувшись, принялся с неистовством скрести по камню руками, обдирая ногти.