Беру все на себя - Евгений Красницкий

То, что перевоплощение из Мишки Лисовина в Михаила Ратникова удалось, сразу стало понятно по реакции Дмитрия — похоже, тому снова, как когда-то, захотелось спросить: «Что у тебя с лицом?» Удержится старшина Младшей стражи от вопроса или нет, Михаил ждать не стал, а рявкнул командным голосом, так, чтобы слышал лежащий на носилках князь:

— Старшина Дмитрий!

— Здесь, господин сотник!

— Охрану поставить так, чтобы ничего не слышали, да и смотрят пусть в другую сторону… и сам тоже не любопытствуй.

— Слушаюсь, господин сотник!

Ни слова не говоря, Михаил прошел под навес, где были установлены носилки, уселся на положенное рядом седло (Дмитрий позаботился, ну нет цены парню!) и уставился в лицо лежащему князю.

— Ты кто таков? — негромким, но достаточно твердым голосом вопросил Всеволод.

Именно «вопросил» не без некоторой угрозы в голосе — пленный там или не пленный, но все-таки князь, а тут заявился какой-то наглый мальчишка, не поприветствовал, уселся без разрешения…

— Оглох? Я тебя спрашиваю!

«Угу, а то ты не слыхал, как меня господином сотником величают. Так… рост выше среднего, хотя лежащий человек всегда кажется чуть длиннее, шатен с легким оттенком рыжинки, глаза серые, нос прямой…»

Составление словесного портрета помогало держать паузу, пристально разглядывая собеседника. Всеволод метнулся глазами туда-сюда, видимо, по привычке собираясь кликнуть дружинников, потом вспомнил, где он и в каком положении, снова набрал в грудь воздуха, чтобы что-то сказать, но взглянул собеседнику в глаза и… кажется, что-то уловил. Да, пожалуй, в выражении лица князя что-то переменилось. Не очень заметно — князь есть князь, лицом владеть умеет, — но переменилось.

«…рубаха плотного беленого полотна с вышивкой по оплечью… нет, не вышивка — узор тканый, накрыт синим княжеским корзном дорогого сукна, но без узоров и украшений, видимо, походным…»

— Как смеешь на князя дерзко взирать?

«У-у, дозрел „клиент“ — слова грозные, а голос-то того… страха не чувствуется, но удивление лезет, как шило из мешка, и некоторая неуверенность тоже, похоже, присутствует».

— Здрав. Будь. Княже, — раздельно произнес Михаил таким тоном, будто перед этим размышлял, желать пленнику здоровья или не стоит. — Не удивляйся, мое здравствование сейчас дорогого стоит, поболее, чем все здравицы, что ты на пирах в свою честь слыхал.

Всеволод сглотнул и вперился в Михаила ожидающим взглядом.

«Почувствовал, что я старше тебя по возрасту? Почувствовал, почувствовал, хотя сути и не понял, но психологический дискомфорт ощутил. А теперь — монолог торжествующего злодея из „Бондианы“ или какой-нибудь „мыльной оперы“. Ты телевизора не смотрел, да и звучит это все ЗДЕСЬ совершенно иначе, чем ТАМ — средневековье-с».

— Хорошие нам от пращуров обычаи достались — здоровья друг другу при встрече желаем, — неспешно и раздумчиво продолжил Михаил. — Вот и я тебе здоровья пожелал, а недавно пожелал тебе жизни. Трижды. И ты, как видишь, жив, хоть и стоял одной ногой в могиле. Понимаешь теперь, чего мое «здрав будь» стоит?

Вот теперь выражение лица Всеволода изменилось вполне явственно.

— Колдун… ты колдун?

Правая рука князя дернулась — осенить себя крестным знамением, но помешала повязка, тогда Всеволод положил левую руку на грудь, видимо, на то место, где под одеждой был крест… или ладанка.

— Ну зачем же колдовать, когда все можно и просто так устроить? — Михаил изменил тон так, словно объяснял ребенку прописные истины. — В первый раз достаточно было приказать не убивать всех, а пленить, сколько выйдет, и ты жив остался. Во второй раз — хороших лекарей к тебе приставить, и опять ты выжил. В третий — приказать переносить тебя с бережением, дабы рану не разбередить. Вот мое троекратное желание и исполнилось — ты жив. Ныне же я тебе здравия пожелал, и мнится мне, что и это мое желание исполнится.

Всеволод нащупал-таки что-то под одеждой и сжал пальцами сквозь ткань.

«Ага, похоже, все-таки ладанка… или оберег какой-то? Для креста слишком крупный предмет. Князь или не князь, а колдовства ЗДЕСЬ все одинаково боятся».

— И за что же мне ласка такая? — Губы Всеволода покривила саркастическая ухмылка.

«Блин, ну как в кино, честное слово! Однако молодец князек — фасон держит».

— Скажу, княже, все скажу… отчего ж не сказать? — Михаил, не торопясь, устроился на седле поудобнее и в последний момент удержался от стариковского кряхтения — переигрывать было нельзя, не хватало еще изобразить пародию на старика и тем самым разрушить созданный образ. — Вот ты давеча вопросил, кто я таков. Ответить-то по-разному можно, и каждый ответ правдой будет… — Михаил вздохнул и на несколько секунд сделал вид, что задумался. — Для начала скажу так: пращур мой еще у князя Олега Вещего в десятниках ходил, и с тех пор восемь колен мужчин моего рода на воинской стезе обретаются, да не простыми воинами, а десятниками или сотниками.

— А еще, я вижу, ворожбы не чураются!

Всеволод гнул свою линию, но Михаила это вполне устраивало — князь включился в диалог и слушает собеседника, не скандалит. А колдовство, ворожба… должен же князь как-то оправдать для себя разговор «на равных» — мистика зачастую бывает выше сословных барьеров.

— Можно и иначе сказать: я — боярич Михаил, сын Фролов из рода Лисовинов, сотник Младшей дружины Погорынского войска князя Вячеслава Владимировича Туровского. Есть во мне толика крови Рюриковичей, ибо дед мой — воевода Погорынский боярин Кирилл — на Рюриковне женат, есть во мне еще и кровь древнего князя Туры, град Туров основавшего. С князьями мне, конечно, не равняться, но рода я не худого!

— Да уж, родовит! — Всеволод снова скривил губы. — И что с того?

— А то, — Михаил, не повышая голоса, добавил в него ярости, — что можно про меня сказать и так: тот, кто пленил князя, ворогов на мою землю наведшего, во множестве смертей и несчастий через то повинного и не позволившего нам татей латинских окончательно добить!

— Я — князь! Не тебе судить, смерд!

— Но мне решать: жить тебе или нет! Ты князь, а я в своем праве поступить с тобой как с татем!

— Ну так решай! Ишь разговорился…

— Глупец!

— Что-о?! Да ты…

— Да, я! Я с тобой как с властителем разговариваю, как с тем, кто знает цену желаниям человека, имеющего право приказывать! А ты… как мальчишка, за шалостью застигнутый! О чем с тобой говорить?

Всеволоду, что называется, «кровь бросилась в лицо», да и не просто в лицо — в голову! Он, злобно ощерившись, выкинул в сторону Михаила здоровую руку со скрюченными наподобие когтей пальцами, чуть приподнялся на носилках и тут же со стоном откинулся назад. Михаил не пошевелился, ничего не стал говорить, лишь молча смотрел, как князь утирает рукой выступивший на лбу пот.