Черный мел - Кристофер Дж. Эйтс

Не знаю, отвечаю я. Но мать Чада убита горем, и я быстро добавляю: хочу сказать, не знаю ваших отношений в семье…

Ах вот оно что, говорит она, значит, Чад вам не объяснил?

Я качаю головой. Нет, и мне не хочется встревать в семейный скандал, причины которого я не знаю. Я не имею права лезть в чужие дела.

Вы правы, говорит она, слегка всхлипывает и кладет полотенце на колени. Ума не приложу, с чего лучше начать… Вы действительно ничего не знаете?

Я вздыхаю. Чад рассказывал об учебе в школе. И я знал — он вырос на ферме. Потом ему пришлось раньше времени уехать из Питта, но почему, он не объяснил. Вот и все.

Ясно, говорит она. Тогда ладно. Только не торопите меня, ладно? Я киваю, и она вытирает лицо тыльной стороной ладони.

Мама Чада встает, включает плиту, достает из холодильника цилиндр в форме колбасы. Из кухонного шкафчика берет пакет с шоколадной крошкой. Повернувшись ко мне и прижимая к себе тесто и пакет, поясняет: я добавляю шоколадную крошку в покупное тесто — это мой секрет. Только никому не рассказывайте.

LXXIV(iv).Он родной отец Чаду, начинает она, никаких сомнений тут быть не может… Наверное, зря я так сказала… Да, начало не очень удачное.

Мы с Фрэнком поженились поздно, продолжает она, во всяком случае, для людей нашего поколения. Обоим было уже за тридцать. И забеременела я не сразу. Так что Чад у нас единственный. Она поднимает глаза к потолку. Нет, наверное, надо как-то проще…

Она глубоко вздыхает. Фрэнк никогда его не любил. Не знаю почему. Может, ему вообще не нужно было заводить детей, а может, дело в самом Чаде. А я его обожала. И до сих пор обожаю. Чад так хорошо учился в школе, я им очень гордилась. А Фрэнк — нет. По-моему, он ему завидовал. Фрэнк тоже умный, когда смотрит телевизор, всегда комментирует сообщения дикторов, высказывает свое мнение. Откуда он набрался всяких сведений — понятия не имею, я столько не знаю. Когда Чад подрос, он тоже начал реагировать на телевизор. Только постоянно возражал отцу. Возражал на все, что бы Фрэнк ни говорил. Наверное, причина еще и в этом. Ссорились они не только из-за новостей. Цапались буквально из-за всего, даже из-за прописных истин. Например, какая река самая длинная. И всякий раз во время их споров Чад притаскивал из школы книгу, зачитывал оттуда отрывки и получался кругом правым. А Фрэнк всегда отвечал: книги врут. Каждый раз: врут, и все. Все книги врут. И словарь Уэбстера, и энциклопедия «Британника».

Фрэнк считал Чада неженкой, понимаете? Говорил, что Чад растет не настоящим мужиком. С деньгами у нас всегда было туго, и Чаду приходилось помогать отцу на ферме, чего он терпеть не мог. Он бы лучше сидел и учил уроки. Фрэнк считал его каким-то ненормальным. Разве нормальные мальчишки любят учить уроки? Он нарочно поручал Чаду грязную и тяжелую работу, хотел его закалить. Но Чаду только одно хорошо удавалось: учеба. Он и спорт не очень уважал, играл во всякие игры только на уроках физкультуры в школе. Конечно, Фрэнк и сам не был звездой спорта, но любил смотреть, как играют другие, и болеть за свою команду.

Знаете, это мелочи и все случившееся потом с этим никак не связано. С другой стороны… все с чего-то начинается, понимаете?

В общем, главное вы поняли — они не очень-то любили друг друга, а потом Чад поступил в колледж, мнение отца уже ничего не значило. Ему назначили хорошую стипендию, поэтому в наших деньгах он не нуждался. Мне кажется, Фрэнк так ни разу Чада за детские годы не похвалил. Кажется, нет. В общем, они на какое-то время расстались, и, наверное, так было лучше.

Когда Фрэнк услыхал, что Чад на год поедет учиться в Англию, он только фыркнул: мол, с ним все понятно. Я не спросила, что он имеет в виду, а если и догадывалась, то предпочитала помалкивать.

Как-то Фрэнк полол огород, ему показалось, его обжег ядовитый плющ. Фрэнку и раньше доводилось обжигаться, но ничего страшного не случалось, даже рука не очень-то чесалась. Я помазала место ожога мазью. А нарыв все не проходил. Не прошел и через две недели. Тогда я заставила Фрэнка пойти к врачу.

Короче говоря, поставили диагноз — рак кожи. На той руке, которую он всегда высовывал из окошка грузовика. Потом-то я запретила ему так делать. Я ужасно испугалась, когда узнала. Все-таки рак… По-моему, даже Фрэнк испугался, правда, вслух ничего не говорил. Он пошел в библиотеку и набрал там научных книг, вот поэтому я поняла — он испугался. Каждый день ходил за новыми изданиями. Наверное, он тогда не одну сотню прочел. Но все держал в себе. Он у меня такой… типичный мужчина. Даже не позволял мне ходить к врачу вместе с ним.

Ну вот, нашли у него опухоль и решили удалить. Перед самой операцией Фрэнк согласился обо всем рассказать Чаду. Одна я бы не справилась. Представьте, у мужа рак. Ферма едва-едва позволяет нам выживать, нанимать работников нам не по средствам. Да Чад и сам, по-моему, захотел вернуться. Хоть он отца недолюбливал, и, наверное, не без оснований, мы все-таки воспитали его правильно, научили различать, что такое хорошо и что такое плохо.

Он вернулся и занялся хозяйством. Мы думали — года хватит на все, так ему и сказали: только на год. И пусть работу на ферме он не любил, но знал, что и как нужно делать. Они с отцом даже стали разговаривать больше, чем раньше. Со мной Фрэнк ничем не делился, а Чад забросал его вопросами. От него и я кое-что узнала. Раньше я понятия не имела о разных опухолях на коже, а они вечно говорили об этом за ужином. В первый же вечер после приезда Чада начали. Фрэнк сказал: это меланома, придется ждать, что будет дальше. Чад просил его не волноваться и ни о чем не думать. Фрэнк уверял в неплохом самочувствии, но Чад не сдавался. Сказал отцу, что он давно заслужил отдых и должен беречь силы. Как я гордилась им! Вы бы видели, как он замечательно держался. Мой мальчик вырос, стал совсем взрослым. Так наши отцы возвращались с войны. Они вернулись мужчинами. И мы ждали, а Фрэнку приходилось ездить на лечение. Вот как-то возвращается он домой и говорит: новость плохая, у меня рецидив. Кто знает, куда опухоль прорастет дальше и далеко ли она зашла. Я подумала: все, конец. Фрэнк стал подниматься наверх с таким видом, будто умирать собрался. А я упала лицом на стол и плакала вместе с сыном. А потом все и началось. Чад тоже принялся читать медицинские книги. Наверное, прочел не меньше отца. Я спросила его, как может человек умереть от какой-то крошечной опухоли? Если бы я знала, наверное, что-нибудь сделала бы раньше. Но откуда мне знать? У него был нарыв и нарыв, вроде обыкновенного красного волдыря… А он как начал меня расспрашивать! Мне прямо стало не по себе. Мама, у него был нарыв или родимое пятно? Какого цвета? Круглое или неправильной формы? Я все подробно описала: мол, нарывчик совсем небольшой, похожий на красную пуговку. И вдруг Чад срывается с места, несется наверх к отцу и начинает на него орать. Как он ругался!

Пожалуй, мне придется хорошенько подумать. Я должна вспомнить, что именно он кричал… Да, он все спрашивал: базально-клеточная или плоскоклеточная? Базально-клеточная или плоскоклеточная? Снова и снова повторял. Да, вот именно. После я открыла словарь и посмотрела, что это значит. Фрэнк тоже орал в ответ: Чад не имеет права так с ним разговаривать и вообще, ему-то какое дело. А Чад: спорим, у тебя даже не плоскоклеточная карцинома, а ты… даже не стану повторять, как он обозвал отца. Не важно, кто прав, кто виноват, а так ругаться нехорошо. Он выкрикивал: у тебя точно никакая не меланома, и спорим на что хочешь, даже не плоскоклеточная карцинома.