В тени баньяна - Вэдей Ратнер

Зароете в землю меня – я пущу в земле корни… Я перечитала стихотворение. И вдруг поняла: это заклинание – чтобы вернуть папу в мир живых. Неожиданная догадка поразила меня, словно удар молнии. Все эти годы я думала, что папа живет на луне, далекий, неуловимый, как лунный свет, а он прятался здесь – на страницах записной книжки – реальный, осязаемый. Он жил в этих стихах, в этих строках и строфах, в этом ритме.

Забрезжил рассвет, и моим глазам предстала невероятная картина: за рекой раскинулось лотосовое поле. Воплощение мечты, начало новой жизни…

И пусть я не видела его лица и не слышала голоса, я знала: папа не исчез.

Спустившись с холма, мы отправились в путь вдоль извилистого берега реки. О том, что мы пересекли границу, я узнала, только когда глава группы сказал, что мы в Таиланде. Но радоваться пока рано, добавил он. И в ту же секунду в небе раздался оглушительный рокот. Я решила, что по нам стреляют. Все застыли на месте, подняв головы. На горизонте возникла черная точка. Стремительно приближаясь, она стала стрекозой, а затем вертолетом. Мы хотели убежать, спрятаться, но не успели – вертолет опустился на землю. Его железное сердце грохотало, вторя бешеному стуку наших сердец. Из кабины вышел человек, баранг. Он махал руками и что-то кричал сквозь ветер и пыль. Потрясенные, лишенные способности двигаться и говорить, мы смотрели на баранга. Когда шум стих, он снова обратился к нам. Он разговаривал на иностранном языке – кажется, французском. Жестикулируя, баранг искал глазами кого-нибудь, кто понимает его. К моему удивлению, вперед вышла мама. Она начала переводить, сперва запинаясь, затем все более уверенно.

– Он сказал, что они с пилотом из «Объединенных Наций» – это какая-то организация.

При слове «организация» в голодных, измученных глазах мелькнул ужас.

– Нет-нет, другая организация, – поспешила добавить мама. – Они ищут беженцев – таких, как мы. Они слышали о нашей беде. Где-то есть лагерь для беженцев, и мы можем поехать туда. Они передали по радиосвязи, чтобы за нами прислали грузовики. На вертолете они смогут забрать только стариков, раненых и детей.

– Йол? – спросил баранг по-кхмерски. – Понимаете?

Мы кивнули, и он расплылся в улыбке. Казалось, он радуется тому, что нашел нас, гораздо больше, чем мы сами. Оглядев нас, баранг изменился в лице. Он сказал маме, что мы не первая группа, которую они обнаружили, и что за пределами Камбоджи уже знают о зверствах «красных кхмеров», однако при виде выживших он до сих пор испытывает ужас.

Мы с мамой оказались среди тех, кому баранг велел садиться в вертолет. Маму взяли как переводчика, а меня – из-за полиомиелита. Все произошло так быстро, что мы не успели возразить. Раз вертолет отыскал нас в этой глуши, решили мы, значит, мир не забыл о нашем существовании.

Когда мы сели в вертолет, мой взгляд упал на простиравшуюся вокруг равнину. Река, вдоль которой мы шли, встречалась с двумя другими реками, и мне вспомнилось место в Пномпене, где сливаются Меконг, Бассак и Тонлесап. И хотя я не представляла, где Пномпень, память вернула меня на балкон Манговой Обители, нашего загородного дома, где мы с папой говорили о реке, что течет вспять, и о судьбе. Я закрыла глаза. Прошлое, настоящее и будущее соединились. Я рассказывал тебе истории, Рами, чтобы у тебя были крылья и ничто на свете не могло стать для тебя клеткой: ни имя, ни титул, ни твое собственное тело, ни страдания этого мира… И я летела. От слова к слову, от истории к истории, сквозь пространство и время. Подобно папе, я превратилась в киннару, полуптицу-получеловека, и могла путешествовать между мирами. Перевоплощаться. Преодолевать границы.

Я открыла глаза. Пилот показывал в сторону границы с Камбоджей, на деревню, окруженную рисовыми полями.

– Камбоджа! – крикнул он по-французски сквозь стрекот лопастей.

У всех на глазах заблестели слезы.

Укрывшись за плотной завесой вертолетного шума, оставшись наедине с собой, я произнесла:

– Папа.

Услышав меня, мама прижала ладонь ко рту, словно боялась заглушить мой голос. Мне же было достаточно этих двух слогов – они вернули мне папу, и теперь мы вместе могли отправиться в путь.

– Папа! – снова и снова, как заклинание, повторяла я одно-единственное слово.

Слово, разбившее оковы моего молчания.

Пилот резко наклонил вертолет, и за окном в последний раз мелькнула земля, бывшая когда-то нашим домом. Мама сжимала в руках папину записную книжку и бумажный кораблик. А я уносила в сердце ре́ки и горы, духи и голоса, рассказы и легенды – мою страну. Она будет тенью на моем пути – той, что дает прибежище, и той, что лишает света.

Ее пророчество стало моей историей.

История Рами – это, в сущности, моя история. Мне было пять лет, когда 17 апреля 1975 года «красные кхмеры», ворвавшись в Пномпень, объявили о свержении старого правительства и начале новой жизни. Испокон веков страной правили короли, считавшие себя девараджами, потомками богов. Последним девараджей был король Анг Дуонг, чьи сыновья Сисоват и Нородом стали родоначальниками двух ныне существующих королевских династий Камбоджи. Мой отец был правнуком короля Сисовата, правившего в начале двадцатого века, во времена французского протектората. Как и многие его современники, отец получил образование за границей, где проникся идеями демократии и самоопределения. Он принадлежал к интеллигенции, которую все больше волновали коррупция и социальное неравенство, царившие в Камбодже после обретения независимости. Отец и люди его круга не только задумывались о судьбе страны, но и задавались вопросом: по праву ли они занимают высокое положение в обществе? Переворот 1970 года, в результате которого была упразднена монархия и учреждена Кхмерская Республика, многие камбоджийцы, включая моего отца, расценили как начало новой эпохи, надеясь, что демократия вылечит болезни, которые оставил после себя феодальный строй. Однако демократия оказалась иллюзией и не смогла спасти страну, втянутую в военный конфликт, эпицентром которого был Вьетнам. Коррупция приобретала все бо́льшие масштабы, социальная напряженность нарастала. На этом фоне в деревне набирали силу партизанские отряды «красных кхмеров». Их лидеры, как и мой отец, были представителями интеллигенции и тоже боролись за высокие идеалы, однако никто, даже самые дальновидные политики, не мог предположить, как далеко они зайдут в этой борьбе.

В 1975–1979 гг. «красные кхмеры» предприняли попытку построить в Камбодже идеальное общество – одну из самых радикальных за всю историю человечества. Они разлучали семьи, отправляли людей в трудовые лагеря, морили голодом, убивали. Яростное желание избавить страну от «врагов» вылилось в массовые казни тех, кого считали политически, идеологически или расово неполноценными. В январе 1979 года вьетнамские войска свергли режим «красных кхмеров», положив конец «революционному эксперименту». И хотя мы никогда не узнаем реальных цифр, по оценкам ученых, жертвами режима стали от одного до двух миллионов человек – почти треть населения страны.