Красным по черному - Александр Огнев

Якутин появился минут через двадцать. Он оказался невысоким, полным, молодым ещё человеком, с рыжеватой бородкой и несколько одутловатым лицом. Сжимая в пухлой руке кожаную барсетку и сотовый телефон (редкость по тем временам) он, ни на кого не глядя, с несколькими своими спутниками спустился вниз, и ещё минут через десять, «салон» начал «функционировать».

До него очередь дошла часа через полтора.

— Вы в первый раз? — спросила молоденькая секретарша.

Она сидела в тесном «предбанничке», в котором кроме стола и стула могло поместиться разве что объявление — на стене.

— Да. А это важно для статистики?

— Нет, я думаю, это важно для вас, поскольку первый визит у нас бесплатный. Вы — к кому?

— К Якутину.

Девушка черканула какую-то цифру на маленькой голубенькой бумажке и пока что-то записывала в «Книгу учёта и регистрации», он прочитал краткое объявление:

«Сергей Якутин оставляет за собой право отказать посетителю

без объяснения причины!»

«Весёлая заявочка! С моим „счастьем“ — это написано персонально для меня!»…

— Возьмите номерок, отдадите его, когда вас пригласят. Сейчас пройдите, пожалуйста, туда, направо.

Он послушно проследовал в указанном направлении и оказался в полутёмном помещении с единственной дверью (если не считать проёма, через который вошёл).

Его пригласили ещё минут через двадцать. «Белый маг» вёл приём в тёмной и совсем крохотной комнатке («два на два в уме»), которая освещалась единственной горящей свечой. Два стула (на одном восседал сам «кудесник», второй «обслуживал» клиентов) и журнальный столик (на котором и стоял подсвешник) составляли всё аскетическое убранство комнатушки.

— Слушаю вас. Чем могу?..

— Вот, — он достал фотографию и положил её перед Якутиным. — Эта девушка исчезла, причём довольно неожиданно. И я не знаю, что думать.

Якутин придвинул фотографию и несколько мгновений всматривался в неё. Затем взял в руки, подержал между ладонями… Наконец вернул фото и, взглянув ему в глаза, спросил:

— Что именно вас интересует?

— Во-первых, всё ли с ней в порядке?

Маг был несколько озадачен вопросом:

— Что вы имеете в виду? Её никто не похищал, не чинил какого бы то ни было насилия над нею… — он запнулся, но тут же закончил, — …без её ведома. Вообще должен вам сказать, что чем скорее вы освободите себя от общения с этой девушкой, тем будет лучше.

— Теперь я вынужден спросить, что имеете в виду вы? Согласитесь, «освободить себя от общения» звучит не совсем удобоваримо. И для кого лучше — для неё, для меня? И что такое «насилие с ведома»?

— Сколько вопросов сразу! Хорошо. Только вначале скажите, пожалуйста: кроме этой девушки вас больше ничего не интересует? Других вопросов у вас ко мне нет, касающихся, может быть, вас лично?

(Господи! Каким идиотом он тогда был! И каким кретином должен был казаться Якутину!)

— Да, пожалуй! Вы хотите сказать, я несу в себе столько негатива и зла для этой девочки…

— Нет, вы здесь абсолютно ни при чём! — Прорицатель вновь посмотрел ему в глаза. — Вы или кто-то другой — неважно. Любой человек, с которым эту девушку свяжут какие-либо отношения, будет страдать. Негатив и зло, о которых вы говорите, не в вас, а в ней.

Что-то в словах Якутина резануло слух, но он не смог сразу определить, что именно. Какая-то фраза, где-то когда-то уже слышанная…

— Это для меня неожиданность! Я-то пребывал в уверенности, что сам такой бяка. И как по-вашему, сможем мы ещё свидеться с нею?

— Вы с нею — вряд ли. А вот она, если только у неё возникнет в вас необходимость, запросто может «проявиться».

— Да, — он попробовал улыбнуться, — вы действительно умеете «поднять настроение».

Между тем Якутин продолжал смотреть на него, как будто чего-то ожидая, а не дождавшись, неожиданно повторил свой вопрос:

— Неужели вы себя настолько не интересуете, что вам нечего спросить о себе?

— Нет, благодарю вас. О себе я знаю достаточно. — Он поднялся. — Спасибо вам большое.

— Н-да… Что ж, как угодно! Всего доброго.

Охранник проводил его до двери, и он, пройдя сквозь заметно поредевшие ряды «страждущих», вышел наконец на воздух.

Хотя было лишь около трёх, со стороны залива наползли уже серые февральские сумерки. Тяжёлые хлопья мокрого снега, казалось, таяли на лету, не успев упасть на слякотный асфальт.

«Пожалуй, к ведьмам и магам я больше не ходок, — подумал он, закуривая. — Диалога у нас с ними явно не получается…»

Он медленно направился в сторону метро.

Вот так бы всё шёл и шёл,

прощаясь с умершим днём,

со всем, чего не нашёл

в слепом эгоизме своём;

со всем, что навек потерял

в бессмысленной сутолоке дней,

со всем, что бесстыдно украл

у собственной жизни своей…

«И куда теперь? Домой? Продолжать писать стишки и вести этакий диалогизированный монолог в тишине квартирного склепа?

Да… Совсем как Катерина: «Что домой, что в могилу!»

Он сделал ещё несколько шагов и вдруг остановился, пронзённый каким-то неожиданным, неясным пока предчувствием неоформившейся в мысль догадки!

Склеп… Осквернённая могила… И вкрадчивый голос: «Всё в руце Божьей!» А потом — тот же голос, но уже совсем другим тоном: «Вы или кто-то другой — неважно …»

Вот! Именно эта фраза была повторена каких-нибудь четверть часа назад в крохотной подвальной комнатушке при неверном мерцании одинокой свечи! Слово в слово. Совсем, как тогда!

— Чернавка!.. — не произнёс — простонал он, дрожа всем телом и не чувствуя этого. А в ушах… нет, не в ушах — где-то внутри, в самой глубине сознания или подсознания — уже звучало: «После того, как вы сблизитесь… Ни под каким видом не входить в Крест… Ни под каким видом… Запомните…»

А он не запомнил!

И ещё… Было сказано что-то ещё, чего он не услышал. Он поспешил тогда поскорее вычеркнуть эту встречу из памяти — было в ней что-то… омерзительное! И вычеркнул.

«…К примеру, у женщин — на груди, аккурат посередине …» Вот! Родинка! Она знала про родинку! А он… столько раз потом… и даже не вспомнил!

Не вспомнил и позже — переступая порог Храма.

И лишь теперь, здесь, сейчас он вспомнил в с ё.

«И нашей встрече вы найдёте объяснение. Чуть позже… Если пожелаете… Мы даже сможем встретиться ещё…»

Что ж, самое время, пожалуй!..

* * *

Много лет приезжал и приходил он сюда, и ни разу — затемно. Серое кладбище в быстро сгущающихся сумерках встретило его как-то неприветливо и мрачно. С полчаса бродил он, довольно глупо озираясь, по сырым, заснеженным аллеям и слонялся, проваливаясь в ноздреватый снег, среди могил, невольно нарушая покой их обитателей. На соборе зазвонил колокол, приглашая к вечерней службе. Окончательно промочив ноги и уже в полной темноте, он направился к выходу.