Русская военно-промышленная политика. 1914-1917. Государственные задачи и частные интересы - Владимир Поликарпов

Более того, законом был предусмотрен случай, когда казенная администрация будет вести предприятие явно убыточно. На долю действительного собственника теперь выпадало подсчитывать — после снятия секвестра, получив доступ к делопроизводству, — уже понесенные и еще предстоящие убытки (по силе невыгодных для предприятия договоров, которые поназаключали секвестраторы). Даже осведомляться о ходе дел на предприятии во время казенного управления собственники могли лишь по усмотрению, по доброй воле новых фактических хозяев.

Секвестр создавал дополнительные удобства по сравнению с возможностями казенной администрации, просто назначаемой председателем Особого совещания по обороне. Для секвестраторов отпадала мучительная необходимость «действовать в строгом соответствии с уставом Общества и считаться с обязательствами и договорами, заключенными прежним правлением». Вместе с тем ответственность самих собственников перед третьими лицами не отменялась. По сделанным до наложения секвестра долгам чиновники теперь могли не платить, но, как только владелец получал свое предприятие назад, он получал его со всеми обязательствами, включая еще и те, что возникли за время секвестра и какие собственник сам, возможно, никогда бы на себя не принял.

Как обобщал эту перспективу юрисконсульт Военного министерства, анализируя новый закон, при секвестре личность собственника «совершенно игнорируется». Лицо, поставленное ведомством, распоряжается собственностью «не только игнорируя» интересы хозяина, но «сплошь да рядом как раз обратно его желаниям и воле», считаясь только с указаниями ведомства. И если высшие интересы требуют «чего-либо, что находилось бы в явном и резком противоречии с интересами собственника, то эти представители, не колеблясь, должны принять меру, как бы убыточна и вредна она для собственника ни была».

С наложением секвестра, по новому закону, «устраняются от управления предприятием» правление, ревизионная комиссия и другие избранные акционерами органы. Но они не упраздняются: «Полномочия их сохраняют силу для представительства интересов акционеров, а также для принятия предприятия по окончании секвестра» (ст. 8). Могло оказаться, что этими своими полномочиями им доведется воспользоваться лишь для того, чтобы по всем правилам оформить теперь уже несостоятельность их предприятия.

Именно такой исход дела имела в виду Наблюдательная комиссия Особого совещания по обороне, а затем и само Особое совещание (заседание 28 октября 1915 г.), предлагая использовать секвестр для предстоящего «приобретения заводов в казну, путем предварительного доведения Общества до несостоятельности». Речь шла об Обществе Путиловских заводов. Особое совещание видело здесь, в принципе, и другую возможность — «признание заводов государственной собственностью в законодательном порядке», то есть по процедуре, описанной в Законах гражданских. Но в случае «объявления Общества несостоятельным» после наложения секвестра казна могла приобрести завод, как то уже было проделано с Балтийским и Александровским заводами, с минимальными затратами — «за сумму, вероятно, лишь незначительно превышающую его задолженность казне» и без отягощения прочими долгами. Это оградило бы казну как будущего владельца завода «от предъявления необоснованных требований» со стороны его частных кредиторов. В 1915 г., когда созрел этот замысел в отношении Путиловского завода, исполнить его сразу же оказалось невозможно ввиду несовершенства существовавших правовых норм; такая возможность, однако, появилась с изданием упомянутого закона 12 января 1916 г.

В воюющей Франции власть не старалась столь же осмотрительно и пунктуально оформлять себе какие-то новые права в отношении «неприкосновенной» частной собственности. По воспоминаниям военного министра А. Мессими, он в августе 1914 г., пригласив представителей фирм, потребовал подчиняться его указаниям, открыто и прямо пригрозив взять их заводы в казенное управление. В таком случае предприниматели могли, конечно, во имя интересов нации временно лишиться святого — своих прибылей, но и только. Подобная буржуазная ограниченность не шла в сравнение с «глубиной русской государственной мысли» (А.И. Солженицын), неторопливо и тщательно готовившей правовую базу для «отобрания» предприятия за бесценок.

Как положение об Особом совещании по обороне, так и специальный общий закон о секвестре, внесенный Кривошеиным и утвержденный царем 12 января 1916 г., уже не замыкались в сфере борьбы с «неприятельскими» интересами, а закон 12 января, по сути, порывал связь секвестра с условиями войны (и военного положения), определяя на перспективу формальные полномочия властей произвольно пользоваться частной собственностью (второй классический принцип) или вовсе ликвидировать ее (третий).

Новый закон, умалчивая о заложенном в нем предвкушении экспроприации, по существу, наращивал именно на этом направлении полномочия правительственных органов. Специалист по гражданскому праву отмечал ранее существовавший «большой недостаток наших законов»: они трактовали только «способ прекращения права собственности на недвижимость-». Но в чрезвычайных обстоятельствах, да и вообще «в современной жизни… нередко возникает необходимость в экспроприации предприятий… Между тем наши гражданские законы не знают экспроприации предприятий». И вот теперь российское гражданское право шагнуло вперед. Начало процедуры отъема было без зазора прилажено к догме о неприкосновенности частной собственности. Формально при секвестре дело сводилось к временному отстранению владельцев от управления (как, может быть, готов был действовать и Мессими), причем предприятие оставалось в их собственности. На деле же с помощью усовершенствованного закона о секвестре решалась более радикальная задача — ликвидация частного предприятия, необъявляемая открыто: «Широко практикуется ныне и принудительное управление предприятиями (секвестр)… с целью прекратить, ликвидировать предприятие (ликвидация не в чистом ее виде)». Но это — по существу. Формально же «понятно, что секвестр нельзя смешивать с принудительной ликвидацией как способом прекращения права собственности».

В спорах при выработке правил об управлении секвестрованными предприятиями догматически настроенный тайный советник (директор канцелярии Морского министерства Е.Е. Стеблин-Каменский) обосновывал право государственной власти на вторжение в имущественные права частных лиц достойными подражания примерами из византийской традиции[207], ссылался «на кодекс Юстиниана, Гуго Гроция и пр.». Циничный оппонент низвел эти его теоретические усилия на уровень анекдота, рассказав притчу о маляре, который обидел проститутку, походя мазнув ее кистью. У мирового судьи возникло затруднение, по какой статье назначить наказание, и ушлый письмоводитель подсказал ему сформулировать состав преступления как «загрязнение мест общественного удовольствия». Мораль заключалась в том, что «если так законы толковать», то и грабительский секвестр «можно подвести под кодекс Юстиниана».