Лента Мёбиуса - Франк Тилье

Поравнявшись с «фордом», Стефан схватил ее за руку:

– Ты должна поехать со мной! Надо бежать как можно дальше отсюда! Надо…

Сильвия не выдержала. Щеки ее вспыхнули.

– Оставь меня в покое, или я устрою скандал!

Стефан не раздумывал ни секунды. Он огляделся по сторонам, потом дотащил Сильвию до машины и впихнул внутрь. На этот раз она закричала уже всерьез:

– Да что ты делаешь?! Прекрати! Прекрати сейчас же!

Стефану удалось захлопнуть и заблокировать пассажирскую дверцу. Снаружи, не веря своим глазам, останавливались удивленные прохожие. Сильвия отчаянно отбивалась и расцарапала Стефану лицо. На щеке остались глубокие отметины. Она изо всех сил дергала ручку, чтобы выйти, и ручка не выдержала и сломалась. Повинуясь злополучному рефлексу, Стефан дал ей пощечину:

– Прости, прости меня! Я не хотел…

Он тронул машину с места, доехал до конца улицы и остановился. С угрожающим видом прижав жену к спинке сиденья, он поднес к ее губам бутылку со снотворным:

– Выпей!

Сильвия расплакалась:

– Я… я прошу тебя… Не надо…

– Пей!

Она послушалась и посмотрела на него полными ужаса глазами:

– Только не делай мне зла…

– Никогда! Никогда я не причиню тебе зла! Я знаю, ты считаешь меня сумасшедшим, но я все это делаю, чтобы тебя защитить. Несколько дней… Всего несколько дней, и все снова будет нормально, как раньше.

– Ничего уже не будет как раньше. Отпусти меня, Стефан, прошу тебя. Мне страшно!

Стефан посмотрелся в маленькое зеркальце на противосолнечном щитке. На щеке царапины, на полу отломанная ручка дверцы. Все в точности как во сне.

– Как такое может быть?

Сильвии было бесконечно грустно видеть мужа в таком состоянии. Умственная деградация развивалась у него с ошеломляющей скоростью.

– Куда… – пробормотала она, – куда ты меня везешь?

– Не туда. Уж точно не туда.

Машина выпуталась из лабиринта парижских улиц, проехала мимо указателя «Лион» и свернула на шоссе А6. Сильвия боролась с дремотой. Потом Стефан увидел, что она заснула. Она была такая красивая во сне… Он ее защитит. И никто не сможет ему помешать. Ничего не сбудется. На этот раз он одержит верх.

Вдруг он притормозил, охваченный болезненным желанием повернуть назад. Если он уедет из Парижа, то как будет наблюдать за Мелиндой? Как сможет и ее защитить? У него хрустнули пальцы. Либо малышка, либо жена.

И он сделал выбор. Принял самое страшное решение в жизни. Покинуть Мелинду, с ее курчавыми волосами и выпавшим зубом.

– Мне очень жаль, малышка. Прости меня. О, прости меня…

Спустя несколько часов он остановился в зоне отдыха на обочине автострады. Выпил полбутылки воды и вынул аккумулятор из своего мобильника. Потом поискал мобильник Сильвии в карманах ее костюма. Мобильника не было, как и ее сумочки, видимо потерянной во время борьбы возле агентства. Документы, деньги… Ничего не поделаешь… сейчас есть дела поважнее.

Он поехал дальше. Еще через три часа пути впереди замаячили первые горные вершины.

Но это не были Вогезы, где его, возможно, упорно ждала судьба.

Это были вершины Ардешских гор.

В больнице Вик Маршаль уже примерно с полчаса дремал в кресле у постели жены. Перед тем как прийти ее навестить, он прошел обследование в частном кабинете: ему сделали снимки головы. Никаких травм снимки не выявили. Врачам он сказал, что сильно ударился головой, упав на лестнице в своем подъезде.

На самом деле все обстояло гораздо хуже. Убийца сильно ударил его по затылку рукояткой пистолета, и он несколько минут пролежал на земле без сознания. Потом, с трудом поднявшись, добрел до машины. А дом Сирьеля тем временем уже полностью был в дыму.

И с того самого момента его начал мучить вопрос: почему убийца его только ударил, почему не убил? Может быть, он пощадил Вика, потому что считал себя выше всего и Вик просто не вписывался в его планы?

Он, Вик Маршаль, полицейский из Первого дивизиона, сын одного из самых уважаемых полицейских чинов страны, подвергся гораздо большему риску, чем отстранение от должности. Из-за него покончил с собой Ноэль Сирьель, ключевой персонаж дела. И этот факт мог стоить ему серьезных неприятностей.

Старого садиста больше не было на свете, и все свои тайны он унес с собой. Это скверно. Скверно для следствия, скверно для его коллег и для будущих жертв. Вик должен все это сохранить в тайне. Любой ценой.

С тех пор как Вик пришел, Селина не проронила ни слова. Она просто прижалась к нему, глаза ее блуждали, губы пересохли. Никакими словами ее было не вывести из этого состояния. Этого ребенка она носила, чувствовала, как он шевелится внутри, и она его потеряла. Ничто не сможет теперь возместить потерю.

– Тот человек… – вдруг выдохнула она, – ну, тот, что приходил ко мне и сказал, что ребенок может умереть…

– Я его больше не видел, – соврал Вик. – Я не знаю, кто он, я вообще с ним незнаком. Забудь о нем. Обо всем забудь. О Париже, о моей службе, о ребенке. Мы с твоей мамой будем за тобой ухаживать. Договорились, малышка?

Она вздохнула, закрыла глаза и вскоре задремала.

Прошел час, и мобильник Вика, поставленный на зарядку, завибрировал. Вик осторожно встал и взял трубку. Это было повторное извещение о голосовом сообщении, которое он вчера не прослушал. Сообщение прислал его знакомый врач. Вик приложил трубку к уху.

«Вик, это Жиль. Прости за задержку, но я немного приболел. Я просмотрел твои снимки с места преступления и кое-что нашел. Женщина, проткнутая иглами, дети вокруг нее, лицо, искаженное страданием… Это все очевидно, просто бросается в глаза, а потому еще раз прошу прощения, что отвечаю с опозданием. Твой убийца черпал „вдохновение“ в двух источниках, в двух произведениях искусства, повествующих о страдании моральном и страдании физическом. При встрече я тебе все разъясню в деталях, а сейчас попытаюсь изложить в двух словах. Первое. Способ, каким была убита блондинка, и вся выстроенная вокруг нее мизансцена, как две капли воды похожи на автопортрет знаменитой мексиканской художницы Фриды Кало. Она изобразила себя проткнутой иглами[71]. В восемь лет она перенесла полиомиелит, болезнь деформировала ей правую ступню, и с тех пор ее прозвали Фрида-калека. В восемнадцать лет, когда она возвращалась из художественной школы, автобус, в котором она ехала, столкнулся с трамваем, и железный прут проткнул ей живот и вышел в паху. После этого долгие годы ее мучили нестерпимые боли. Вот тебе и иглы во всем теле. Недаром говорят, что на этой земле все живое рождается, чтобы страдать. Позже у Фриды развилась фибромиалгия, постоянная мышечно-скелетная боль, которая не лечится и ни на секунду не отпускает больного. Этот ад отныне присутствовал во всех ее полотнах. Твой убийца в ней узнал себя. Ищи соотношение невидимого хронического недуга и, возможно, физической боли с мукой моральной. Может, он тоже страдает фибромиалгией? Или каким-то внутренним заболеванием, которое невозможно определить на глаз? Теперь вернемся к твоим фотографиям, ибо это еще не все. Расположение драпировки, ракурс поворота лица девушки и куклы, разложенные рядом, навели меня на мысль о воспроизведении картины на библейский сюжет „Избиение младенцев“. Я не могу сейчас все тебе рассказать, позвони мне, если…»