Магус - Владимир Аренев

А кони — что же? Им нет здесь места,

ни вашим горестям, ни любовям".

Ладони — в воду — и выпить. «Горько!»

И кони, память — все дальше, дальше…

Лишь у причала блестит подкова —

осколком жизни, смешком удачи!..

Чоботы так и не вернулись. Видать, вместе с гибелью Яги закончилось и их существование. Мыколка очень из-за этого расстроился и вообще снова стал прежним ребенком, а не таким, как явился в хату с саблей наголо. В конце концов он не сдержался и заревел, размазывая по щекам слезы вперемешку с паутиною и этой гадкой слизью, что остались после Яги. Чоботы, объяснил он, специально предназначались для старухиной погибели, но если бы та изловила их, то непременно уничтожила бы. Поэтому они и прятались в Волкограде, куда Яга попасть не могда. Поэтому она так набросилась на них в первый раз и даже смогла пленить один, тот который левый…

— Сынку, — негромко сказал Андрий, — они ж оба были левые.

— То для нас. А между собою они различались, который на левую левую ногу Яги надевается, а который — на правую левую, — объяснил сквозь слезы Мыколка. — А еще они знали, что вместе с Ягою и сами пропадут. И вот, все-таки… — И он снова разрыдался.

Чего Андрий никогда не умел, так это утешать плачущих детей. Но как-то все же уговорил хлопца. Разорвав на лоскуты сменную Андриеву рубаху, стерли с себя паутину и слизь.

Выйдя на крыльцо, обнаружили, что заместо села вокруг невысокие курганы. На одном и пристроилась хатка Яги.

— Выходит, мы так и остались в Вырие, — догадался Мыколка. — Дядьку, но вы ж правда меня во второй раз нигде оставлять не станете?

— Да уж вижу, что проще с собой взять, — с суровым видом отмахнулся Андрий.

И, переночевав на одном из курганов, подальше от пряничной хатки, они поехали на юг, к истоку Случи — как велело зеркальце.

Теперь, когда странный Кысым с татарами остался позади, а Яга погибла, казалось бы, ничто не угрожало их странствию. Но Андрию не давала покоя фраза, оброненная старой бесовкой, — та, про речку Горынь, на которую следовало «съездить и поглядеть». На что поглядеть?

Тем более это волновало Ярчука, потому что Горынь лежала на их пути. Правда, река эта не маленькая, может, Яга про другое какое место говорила. Да Андрию что-то не верилось.

* * *

Из всего, что случилось во время этого странствия, самым дивным, самым значительным показался Андрию сон, приснившийся ему день спустя после гибели Яги. Остальное: прыжки из Яви в Вырий и обратно, поездка по лесу-нежитю, город двоедушцев, встречи с берегиней и Костем, противоборство с Ягой — все это представлялось ему вещами если и не обыденными, то уж во всяком случае не из ряда вон выходящими. Андрий знал, допускал, что такое могло случиться, этому находилось место в его представлениях о мире. А вот сон…

Собственно, Свитайло не раз предупреждал Андрия, что сны бывают разные. Случается, увидишь такое, с чем потом, к собственному удивлению, сталкиваешься в жизни. Или наоборот, во сне находит отражение уже случившееся с тобой — но только в нем ты получаешь разъяснение этому случившемуся. Правда, когда Андрий чрезмерно увлекся наблюдением за снами и в каждом искал какой-нибудь скрытый смысл, Свитайло, усмехаясь, напомнил, что «существуют, сынку, и просто сны».

Но тот, что приснился Андрию день спустя после гибели Яги, простым не был, это точно!

Во сне Андрий превратился в камень; точнее, он изначально (в ткани сна) был им — огромным валуном, лежавшим на одном из степных курганов. Время для Андрия-камня текло совсем по-другому, чем для Андрия-человека. Оно представлялось ему словно бы некой рекой; события и изменения медленно обтекали его со всех сторон. И он отстраненно наблюдал за ними, неожиданно выяснив, что способен сознанием проникать далеко за пределы своей угловатой материальной оболочки.

Не сразу сообразил он, что оказался в будущем. Однако же по некоторым событиям, лицам, городам понял это в конце концов. И ужаснулся — ибо узрел, что землю его ожидают неисчислимые бедствия.

И — что самое страшное — он ничего не мог поделать, только наблюдать.

Что же — он наблюдал. Бедствия, порожденные природой и человеком, обрушивались на Андриев край одна за другою. Вот лето, настолько жаркое, что от страшного зноя в степи выгорела трава, в реках высохла вода, а на Днепровском низу высохли все плавни — и татары свободно переправлялись с левого берега на правый, сея разрушения и смерть. Вот зима, сперва бесснежная и мягкая, а потом неожиданно разразившаяся сильными страшными морозами, так что земля промерзла на полметра вглубь. Вот еще одна зима, такая же многоснежная и продолжительная, а лето, последовавшее за нею, ознаменовалось градобитиями, бурями и грозами, сметавшими дома и храмы; вот нашествие саранчи, сгубившей посевы гречихи и проса, и люди гибнут от голода; вот молнии и громы, отгремевшие посреди зимы; вот снова засуха и преждевременная зима (снег — коням по грудь), снова саранча съела все — и нечем кормить скот, и засуха, и землетрясение, и мор такой, что целые деревни стоят пустыми… — и войны, войны, войны, войны! От крови и боли, наводнивших эту землю, сердце его каменное зашлось в безмолвном крике; проезжавшие мимо кургана подорожние старались скорее убраться прочь, потому что чувствовали «что-то такое», а козаки, которые устраивали здесь, на курганах, дозорные посты, этот неизменно обходили стороною. Он пытался докричаться до них, предупредить, образумить, изменить неизменяемое — и терпел поражение, всякий раз терпел поражение! А время, несуществующая река, неслось мимо все дальше и дальше, и он видел, как по-прежнему корчилась земля под ударами природы, а люди — под ударами людей…

В какой-то момент он не выдержал. Так часто бывает во сне, когда видишь что-то приводящее тебя в сильнейшую печаль, в тоску неизбывную. Он проснулся. Но не испытал ни малейшего облегчения. Сон казался ему вещим, будущее — чудовищным.

Тихо, чтобы не разбудить Мыколку, Андрий поднялся и отошел в сторонку. Они заночевали на кургане, тут их было много — и почти на каждом возносился к небесам камень. Но почему-то Андрий совершенно точно знал, что именно тот камень, возле которого они устроились на ночевку, снился ему, что он и камень во сне стали единым целым.

Андрий присел у его подножия и прислонился спиною к прохладной шероховатой поверхности. Душу рвали в клочья противоречивые желания, мысли, надежды.

Он раскурил люльку и сидел вот так, наверное, с час, не меньше — пока наконец его не отыскала берегиня.

* * *

Она пришла с юга и на сей раз — не скрываясь. Андрий издалека заметил ее тоненькую бледную фигурку, смотрел, как она, осторожно ступая по земле, шла к кургану. На плечах ее темнел жупан. На запястьях (но это Андрий увидел только тогда, когда она подошла почти вплотную) проступали следы от веревки.

Он не был уверен, что она знает о его присутствии, до тех пор, пока берегиня не начала подниматься на курган. А когда поднялась, спросил: