Система Ада - Павел Кузьменко

Неизвестно на какие сутки неизвестного года Миша приподнял на вытянутой руке заметно полегчавший вещмешок. Там, кроме пеленок, ножа, веревки и запасного фонаря, болталось только три четверти банки австралийской тушенки и две галеты. В кармане Михаила еще лежал замечательный итальянский пистолет «беретта» с полной обоймой, чтобы застрелиться.

Они отдыхали в полной темноте, экономя источники света. Катя, выжав все возможное из своих грудей, вдавливала малышу в рот из своих губ жеваную кашицу предпредпоследней галеты. Шмидт бросал мелкие камешки в противоположную стену.

— Что ты делаешь? — раздраженно спросила она, закончив кормление.

— Создаю источник шума.

— Ты так создашь источник обвала.

— Да пошла ты в задницу.

— Что…

Ей вдруг почудилось, что она не слышит дыхание своего спутника.

— Миша! Мишка! — вдруг завопила она.

— Что ты так орешь? — Он включил фонарь. — Ванечка только заснул.

— Мне показалось, что ты нас бросил.

— Глупая ты девушка, Катерина Игоревна. Как я вас брошу? Послушай, Кать, у меня предложение. Когда кончится жратва, чтобы всяких ужасных мыслей о самопоедании не возникало, давай застрелимся? Патронов навалом.

— Ага. А чего ради мы тогда на одних своих горбах выбирались из Соленой пещеры? Что молчишь? — Она решительно поднялась. — Давай, выводи, Сусанин. Мужик ты или нет?

В глазах уже рябило, если только может рябить неизменный коричнево-буро-серый окрас пещеры. После очередного перерыва на тревожный голодный сон они шли не очень долго. Чаще впереди шла Катя с ребенком, а Шмидт сзади ей подсвечивал. Иногда они менялись ролями.

Этот маленький значок кротовой жопы было трудно заметить. Катя уже ломанула мимо, но Михаил за всей глазной рябью все-таки разглядел его. Замаскированный глыбами камней ход вел довольно круто вверх. Миша достал карту, внимательно в нее вгляделся.

— Ни хрена здесь не обозначено подобного хода.

— А что там обозначено? — спросила Катя.

— Что еще вперед пилить. Или я уже ничего не понимаю. Ну что, поверим покойнику Кроту? Кротовая жопа-то — вот она.

— Как скажешь, милый, — миролюбиво согласилась Катя.

Они полезли туда, куда указывала эта путеводная подземная звезда. Сердце гулко застучало не только от тяжелого подъема по крупным зыбким камням, но и от очередного нехорошего предчувствия. В мрачном подземелье редко случались хорошие предчувствия.

Впереди привиделось значительное расширение.

— Куда-то вышли, Миш, — обернулась Катя. Прижимая к себе ребенка уже онемевшей левой рукой, она правой уцепилась за ребристую глыбу и выбралась в просторный грот. Он уцепился за то же место и шагнул следом. И вдруг луч фонаря высветил на глыбе прямо у него перед носом выжженный копотью свечи вензель. Собственный претенциозный идиотский вензель из букв «М» и «Ш». И дату «30. X. 95».

— Ну чего ты там застрял?

— Кать…

— Ну чего?

— Кать, поздравь нас обоих. Полных, круглых, не знаю еще каких дураков.

— Что такое?

— До выхода недалеко. Только не возле села Мочилы. А возле Метростроевского.

— Почему ты так уверен?

— Да потому, бль… Видишь значок? Это я сам его выкоптил. В тот самый день, когда нас замуровали и Крот повел.

— О, господи. — Катя уселась на пол и, покачивая дитя, тоненько завыла: — Нет, не-е-е-ет, до Мочил мы не дойдем, с голоду подохнем.

Миша поймал себя на странном самоубийственном желании со всего размаху грохнуть фонарем по этой ни в чем не повинной глыбе. Нет, надо взять себя в руки. Двух истериков подземная ловушка убьет вдвое быстрее, чем одного.

— Погоди, Кать, погоди, — он сел рядом, обнял ее, передавая ей с теплом свою уверенность, основанную почти ни на чем. — Сколько времени прошло. Может быть, те закупоренные входы уже откупорили. Или новые прорыли. Сколько сюда туристов ходило. Не бойся, мы выйдем. Дошли же сюда.

Она всхлипнула и невидимо кивнула.

Неподалеку спокойно журчала невидимая река Стикс.

Миша Шмидт и Катя Зотова не слишком впали в истерику. Добравшиеся через столько верст до тоненькой земной скорлупки, пленники мужественно расходовали последние силы, чтобы увидеть самое главное в своей нынешней жизни — дневной свет. Здесь они уже не плутали. А очень уверенно дошли до одного выхода, дошли до другого и убедились, что бетонные пробки находятся на прежнем месте.

Шмидт в ярости выстрелил в одну из них, только зря перепугав ребенка. Но в себя стрелять было рано.

— Мы выйдем, Кать, выйдем. Сейчас, погоди. Я вспомню. Погоди…

Все желания, вся жизнь, вся любовь Кати сосредоточились сейчас на этом человеке по имени Михаил Шмидт.

— Да, мы выйдем. Придумывай.

— Пошли обратно.

— Куда?

— Не бойся, не в Систему Ада. А на речку эту, на Стикс.

В старых добрых и проклятых верхних пещерных ходах ничего не изменилось с тех пор, как Крот увел отсюда пятерых горе-путешественников. Год прошел? Или больше? Те же надписи на стенах, барельефы, тот же медленно гниющий мусор. Похоже, лишь один человек побывал тут, пришедший, естественно, не снаружи, а изнутри. В том странном Подземном переходе, где Миша впервые заметил фокусы со временем, лишь проходя его во второй раз, они заметили труп человека.

Это был Владилен. Только один из тех, кого они встретили в Системе Ада первыми. Почему-то у него даже сохранилась кожа в некоторых местах. Возле трупа копошились три крысы, прыснувшие в стороны при свете фонаря.

Беглецы не стали задерживаться возле трупа, выяснять, что к чему. Теперь у них было очень мало времени, но много решимости. Еда у них уже кончилась. Сил на пребывание в подземелье больше не оставалось.

Они вновь оказались на берегу Стикса.

— Кать, я думаю, это наш последний шанс. Очень рискованный.

Она молчала. Она была готова уже на любой риск.

— Ты помнишь, что говорил Крот, когда мы тут сидели последний раз?

— Нет.

— А я запомнил очень хорошо. Он сказал, что ребята какие-то с аквалангами тут нырнули и вскоре вынырнули в реке Осетр, на поверхности.

— Ну а мы что можем сделать?

— А мы можем проплыть это расстояние в бочке. В одной из тех, — он посветил фонарем в малозаметную нишу. — Не смотри на меня, как на идиота. Я сказал, что это последний шанс.

— Последний, — обреченно кивнула Катя и покрепче прижала к себе дитя.

Катя светила ему фонариком, а он действовал. Святая спасительная интуиция возбудила смекалку, напомнила законы физики, которые Михаил и в школе-то не помнил.