Отечественная история IX—XIX вв. - Александр Федулин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аргументация их оппонентов кажется более основательной. Так, П.В. Верховский считал Духовную коллегию чисто государственным учреждением, совершенно изменившим положение Церкви в государстве, так как в отношении к Церкви московских князей не было юридического господства. Скорее существовала общность целей (идеология «Третьего Рима»), которая на практике приводила к первенствующему положению московских царей в церковных делах, но без подчинения Церкви государству. В качестве аргументов в пользу версии коренного перелома в Русской православной церкви помимо юридических приводилась целая система доказательств. Например, финляндский архиепископ Сергий (Старогородский) отмечал, что с учреждением Синода рухнула связь русской иерархии, сознававшей себя до реформы лишь частью иерархии вселенской, со вселенской церковью, так как Синод стал править не в качестве представителя вселенской церкви, а по указу его императорского величества. То есть перемена произошла радикальная, изменился «самый дух церковного правительства». Сергий не соглашался с официальной точкой зрения, что подпись Духовного регламента духовенством можно рассматривать как акт свободного одобрения всей церковью, так как обсуждения не было, мнения их не спрашивали – Регламент посылали не для обсуждения, а для подписания. А.В. Карташев видел в церковной реформе своеобразный водораздел: «…дело тут не в одной, при том канонически дефективной, новизне формы высшего управления русской церковью, а в новизне правового и культурного принципа, внесенного в русскую церковь с Запада, глубоко изменившего и исказившего нормальную для Востока „симфонию“ между церковью и государством». Таким образом, историографический анализ убедительно свидетельствует, что в церковную реформу изначально была заложена идея огосударствления церкви и юридического подчинения ее государственному левиафану.
Эпоха Петра Великого – один из самых ярких и переломных моментов в российской истории, вобравший в себя предыдущий опыт ее развития и дающий ключ к объяснению многих последующих событий. Многие начинания Петра I продержались довольно долгое время: рекрутские наборы с 1705 по 1874 г., Сенат – с 1711 по 1917 г., Синод – с 1721 по 1918 г., система подушной подати – с 1724 по 1887 г.
В силу этих и других причин Петра I у нас критиковать не принято. Однако в историографии сложилось весьма неоднозначное отношение к реформаторской деятельности Петра I. Так, В.О. Ключевский в «Курсе русской истории» отмечал, что Петр своими идеями близко подошел к идее правового государства, видя его цель в народном благе, а не в династических интересах, но обстоятельства и привычки помешали ему привести дело в согласие с намерениями. В силу этих причин он больше действовал в сфере политики, нежели права: указом 1700 г. была утверждена Палата об Уложении, прекратившая свою деятельность после смерти первоприсутствующего Троекурова и оставившая после себя только одну новую – XI главу (Расправу), регулирующую отношения о принадлежности беглых крестьян и холопов. От предшественников царь унаследовал два вредных политических предрассудка – веру в творческую мощь власти и уверенность в неистощимости народного терпения.
Вводя все насильственно, Петр Алексеевич строил правомерный порядок на общем бесправии, поэтому ему не удалось закрепить свою идею государства в народном сознании. Г.П. Федотов в «Трагедии интеллигенции» отмечал, что петровские реформы в жизни преломились в сплошном кощунстве и надругательстве: церковь ограблена и лишена самостоятельности, русский язык на половину столетия превратился в жаргон. Петр на века расколол Россию на две части (народные массы и образованное общество) и заложил основу роста импортной культуры за счет национальной.
В «Русской идее» Н.А. Бердяева Петр также показан весьма неоднозначной фигурой: любовь к правде и России сочеталась в нем со стихией дикого зверя. Петр I любил Россию, но не любил своих подданных. Дело Петра создало пропасть между полицейским абсолютизмом и священным царством. Несмотря на необыкновенный динамизм, Петровская империя добуржуазного типа не была органичной, а все Петровские реформы вели к сильной унификации общества. По выражению А.И. Герцена, Петр I «приделал к азиатскому туловищу европейские руки».
Петр I переформировал многие каноны и постулаты православной церкви в духе лютеранства. Последнему обязана своим появлением в идеологии нового русского абсолютизма политизированная властью идея «общего блага», впервые декларированная в обращенном к иностранцам Манифесте 1702 г. Знаменитые учреждения фискалата и прокуратуры были сколком прусских институтов. В деле Кочубея Петр проявил не только государственную недальновидность, но и самую обычную человеческую подлость, каковая выявилась и в его предательстве князя Хилкова, и в политическом обмане своего сына. Едва ли не главнейшая черта Петра (куда более рельефная, чем «заботливость и предупредительность») – его полная безнравственность как оборотная сторона властолюбия. Именно это качество делало правителя более свободным в своих преобразованиях. Восточные походы 1720-х гг., как и его прогнозы насчет войны со Швецией, есть чистые плоды его авантюризма. Это же следует сказать о «птенцах гнезда Петрова» (Меншикове, Ягужинском, Шафирове и Толстом), которые были мошенниками и подлецами. Когда же монарху требовалось решить государственное дело «по чести и совести», приходилось звать ненавистных ему Голицыных и Долгоруковых.
Трудно согласиться и с тем, что петровские реформы – единственный возможный путь исторического движения страны и антитеза отсталости. Созданный с финансовым надрывом воронежский флот уже к 1708 г. без употребления сгнил. Н.И. Павленко смысл Петровских реформ видит в словах Феофана Прокоповича: «…безмерное богатство силы и славы», но возможен и другой подход. Так, П.А. Сорокин писал об эпохе Петра, не давшей ничего, «кроме пышного фасада, закрепостившего сильнее народ» и погрузившей его «на полтора столетия в бездне невежества и бесправия». Очень часто император в своем желании провести реформы по европейскому образцу искоренял даже те древнерусские обычаи, которые не противоречили им.
Возможно, следует освободиться от умиления перед великими преобразователями и вернуться к мнению Н.М. Карамзина, для которого общественный прогресс и нравственное начало неразделимы. Сегодня очевидно, что в России в первой четверти XVIII в. сформировалась мощная военно-бюрократическая система, на верху пирамиды которой находился сам царь, он был единственным источником права и имел необъятную власть. Справедливости ради надо сказать, что свои реформы Петр I проводил в условиях многолетней Северной войны (1700—1721). И безусловно, прав был В.О. Ключевский, когда писал, что именно «война указала порядок реформы, сообщила ей темп и самые приемы». Петр I сумел принять вызов, брошенный России историей. Сегодня можно только спорить, в какой степени прав был Петр I, предлагая на него свой ответ.
Правление Петра I было отмечено целым рядом восстаний, прежде всего на окраинах империи. Восстали Украина, где гетман Мазепа перешел на сторону шведского короля Карла XI, и Дон, возмущенный самоуправством петровских чиновников. Поводом для восстания на Дону под предводительством Кондратия Булавина (1707—1708) стали жестокие действия карательного отряда князя Юрия Долгорукого, направленного на Дон для сыска и возвращения беглых. Когда князь разделил свой отряд на четыре части, но «новопришлые люди» во главе с Булавиным 9 октября 1707 г. напали на отряд Долгорукого и уничтожили его. Правда, верные правительству отряды казаков разбили булавинцев, а сам атаман бежал в Запорожье.