Скверная жизнь дракона. Книга третья - Александр Костенко

противного жира, и шкура уже готова к шитью. Или прочная кожа скверного кабана, или леска, ей вообще не счесть применений. Нервные трубки можно пустить на сваи при строительстве, для укрепления стен домов или как опорные балки. Скорлупа бодрящих яиц — прекрасный цементный раствор.

Вся жизнь и быт разумных явно завязаны на скверну. Про возможность исцелиться зелёным мешочком, заглушить боль бодрящим яйцом или отрастить утерянную конечность содержимым ореха — даже подумать страшно, какой пиетет испытывают разумные перед этими вещами.

Спустя четверо суток, когда я крепко спал после очередного тяжёлого дня — что-то произошло. Страх пронзил сердце. Я подскочил с лежанки, испуганно уставившись сквозь гору в сторону скверны. Шрамы на груди пылали огнём, я едва сдерживался, чтобы не закричать от боли. Дыхание сдавило плетью, зубы отбивали чечётку, руки дрожали, ноги подкашивались.

Что-то случилось, произошло, стряслось. Хотелось убежать, спастись, скрыться, чтобы никто не нашёл, не увидело, не отыскал. Где-то опасно, опасно повсюду, здесь, там, везде. Лог!

Время до повторного использования достижения «Двуединый»:

86:23:58:47

Глубокая ночь. Я медленно, на пружинящих ногах побрёл в сторону входной пещеры. Сердце то било через раз, то отбивало замысловатый ритм. Но оно едва не прекратило свой ход, когда я вышел из пещер.

Благодаря необычному зрению я видел всё творящееся в глубине порченой земли. И я бы отдал всё, чтобы этого не видеть, чтобы этого не существовало.

Скверна — менялась.

Она бурлила кипящим океаном, растекалась плавленым оловом. Вдалеке виделось, как медленно менялись границы островков свободной земли, как в одном месте закрывались, а в другом раскрывались дорожки жизни между свободными участками.

В защитном лесе в воздух полетели деревья, чего я не видел с того дня, когда с семьёй жил рядом с каньоном. В ночном небе показались крылатые порождения — на этом материке я увидел их впервые со дня прилёта. Необычные твари вновь появились: на краю горизонта виднелись огромные жуки, размером с автомобиль; выглядывали многометровые силуэты червей. Скверна взбесилась, конвейером выплёскивая из себя порождений.

Как заворожённый я смотрел на происходящее, полностью забыв о ночном холоде. Вскоре меня передёрнуло, нос предательски защипало. Днём солнце прогреет воздух и я, может быть, даже поднимусь на гору.

Пройдя мимо четырёх шкур с золотистым мехом и одиноко лежащей пустой скорлупе ореха с усохшим толстым корнем апельсинового цвета — я ненадолго остановился. Былая радость от долгожданных находок улетучилась, вместо неё сердце оккупировал страх. Страх того, что скверна взбунтовалась и теперь смертельно опасна.

Ночью я не смог заснуть. Шрамы на груди пылали огнём, словно отзываясь скверне. Лишь под утро бодрящее яйцо притупило жгучую боль, и я вновь осмотрел порченые места.

Скверна бушевала, твари бесились, границы меняли расположение. Или же не меняли, или меняли, но медленно и незаметно. Сложно определить, что происходило в порченых землях на самом деле, но соваться в них я не собирался. По крайней мере, пока вся эта канитель не закончится и с горы я как следует всё осмотрю.

Возможно, каждой весной скверна меняет свои границы — но подтвердить этот безумный довод невозможно. К тому же, двадцать пять лет назад весной на южном материке все скверные места были спокойны. Но сейчас меня интересовало другое: будут ли порождения игнорировать меня, когда скверна успокоится?

Этот вопрос поселил в сердце гнусное чувство обречённости. Весь день я провёл в полусознательном состоянии. Неизвестность — я это ненавижу. Когда ты стоишь на перепутье и не знаешь, какая дорога куда ведёт, и не понимаешь, как вообще пришёл к развилке.

Наверно, из-за этого скверного чувства я не почувствовал радости, когда занялся запланированными делами.

Вода — катализатор превращения корня в мощнейшую кислоту. Оболочка ореха способна выдержать едкое вещество, плавящее живую плоть в одно мгновение. Если в скорлупе смешать порошки из растёртого корня и оболочки бодрящего яйца, и добавить немного воды — то получился клей. Он намертво скрепляет вещи, не размывается водой, не плавится жаром и застывает достаточно быстро. Скверна — логична, а значит — логично и предположение, что клей получится от смешивания кислоты и цемента. Но это предположение больше странное, чем логичное.

Проблема путешествия по скверным землям — это отсутствие огня, если не считать вечного поиска воды. Когда ходил к оркам, то постоянно искал сухую траву для разведения костра. Но что может быть проще, чем взять скомканную в шар розовую оболочку, насадить её на остриё посоха и использовать как факел? В принципе — ничего. Вот только горящая оболочка может соскочить, посох может понадобиться в любую секунду, да и приятного мало постоянно одевать-снимать горящий шар.

Если взять заранее подготовленные тёмно-зелёные полоски; склеить их так, чтобы получился прямоугольник; ко дну в центре поместить острый штырь и сделать съёмную крышку — то получится фонарь. И самый шик — приделать к нему небольшое кольцо и цеплять к посоху. Горящая оболочка не слетит, достаточно откинуть крышку и на длинный штырь насадить сразу два розовых шарика. К тому же фонарь быстро цепляется к посоху и быстро снимается — не зря в его набалдашнике сделаны четыре отверстия.

Вот только рассматривая готовый фонарь — я не чувствовал радости. Как и не чувствовал её, когда закончил шить спальник с густым золотистым мехом внутри. Ни штаны и ботинки; ни огромный плащ из не промокающей кожи скверных кабанов, который станет верхней частью палатки; ни превращённая скорлупа ореха в некий походный бидон для воды с тёмно-зелёными ручками — ничего из этого радости не доставляло.

Даже сидя на верхушке горы, укутавшись в плащ и дрожа от порывов холодного ветра, смотря отрешённым взглядом вглубь порченого континента и подмечая новое расположение свободных участков земли — я радости не испытывал. Лог…

Время до повторного использования достижения «Двуединый»:

80:15:39:01

Пять дней скверна бушевала, даря жизнь тварям и поглощая их, в хаотичном танце порождения носились на земле и в воздухе. Но потом всё закончилось так же внезапно, как началось. Скверна стихла, успокоилась. Замерла.

Смотря на порченые земли, все мои заботы и стремления, всё моё накопительство даров скверны — всё это казалось мелочным, ничтожным, бессмысленным. Слишком глупо полагаться на что-то столь непредсказуемое. Страшно представить последствия, случись этот хаос в момент моего воплощения в истинную форму. Все надежды вновь увидеть маму и сестрёнку разорвали бы тысячи безумных тварей.

И вдалеке, где виднелись серые треугольники орочьих юрт — стоят неподвижно другие твари. И среди них –порченный скверной орк, которого я собирался победить и доказать, что избавился от слабости. Вот только доказать кому: небу, земле, системе? Нет — себе.

Хоть вся эта затея теперь казалась бессмысленной, но останавливаться на полпути не хотелось. Не хотелось покидать скверный материк, не исполнив всех планов. Свои обещания надо выполнять, особенно — если эти обещания даны самому себе.

Я планировал лишь убить того орка да пройтись вдоль цепи горы на запад и найти место, где скверна заползает на каменных исполинов. И если второй пункт можно исполнить без особых трудностей, то с первым есть огромная проблема — состояние скверны.

Именно поэтому на следующий день я отправился к защитному лесу и долго стоял перед скрученными деревьями, высматривая в чащобе любое порождение. К древням подходить не хотелось: приятного мало огрести широкой веткой по голове.

Вскоре показался силуэт порченой свиньи. Перехватив посох двумя руками и глубоко вздохнув, отгоняя страх — я шагнул вглубь леса, готовый по первой опасности воспользоваться «Рывками» и уйти прочь. Но кабану было плевать на моё существование. Минуту я шёл в трёх шагах рядом с клыкастой тварью, прежде чем окончательно упокоился. На всякий случай приблизился к древню и аккуратно провёл по шершавой коре ладонью. Порченное, но живое дерево никак не отреагировало.

Я устало выдохнул: на сердце словно образовалась глубокая расщелина. В неё с уханьем что-то упало, пропав навсегда. Да, скверна всё ещё воспринимала меня своей частью, но радоваться этому — безумие.

Минут пять я стоял рядом с древнем, прежде чем отправился к скверному лесу.

Как и осенью, светящийся мицелий раскинулся широким ковром, освещая стволы деревьев синим и зелёным цветом. Вот только мицелий был в тех местах, где его быть не должно: там, где я зимой добыл коконы. Скверна их восстановила. Это