Позывной «Крест» - Константин Стогний

Виктор и Саломея почти не заметили, как машина, не останавливаясь, проскочила две таможни, одну за другой. Девушка только вопросительно посмотрела на журналиста. Тот поднял глаза и провел по щетине на щеках ладонями, будто хотел сказать: «Слава Аллаху». Ему прекрасно удавалась эта роль — вслед за ним движение повторили все сидящие здесь мужчины и хором произнесли свое: «Алла у акбар».

Грузовичок теперь быстро мчался по аккуратной дороге сирийского городка Кассаб.

«Будто здесь и не было войны, — подумал Виктор, глядя на то и дело появляющиеся среди деревьев красивые постройки восточной архитектуры. — Не был бы я сейчас мусульманином, снял бы эти тряпки и пошел бы куда-нибудь шастать», — мечталось ему.

Хотя, конечно, никуда бы он не пошел. В эту поездку он даже не взял с собой свой верный «Никон». Впервые без эксклюзива, как без рук.

Виктор посмотрел на свой «Улисс Нардин» с золотым циферблатом. Сразу всплыл в памяти Ирак десятилетней давности…

Тогда в самом центре Багдада располагался поражающий воображение ковровый базар, где прямо на берегу Тигра торговцы приводили свой товар в порядок — стирали, латали, подкрашивали ковры всех размеров и видов. Здесь можно было увидеть потрясающие, изумительной красоты узоры мастеров ткацкого дела на любой вкус — персидские, арабские, турецкие… Не синтетика, не жалкие подделки китайских кустарей, созданные где-нибудь в подвале жуликоватого предпринимателя-хапуги, а чистая шерсть. Та самая, за которую исстари велись настоящие войны нуворишей, жаждущих изысков и зависти окружающих.

Там же находился удивительный блошиный рынок, где можно было купить абсолютно все.

Вместе с товарищем по работе, оператором Егором Бенкендорфом, Виктор снимал эксклюзив для одного из центральных украинских телеканалов и очень любил в свободное от работы время гулять именно по блошиному рынку. Ему нравились многоголосие торговцев, разноязычие покупателей, многонациональная толпа гостей иракской столицы, да и просто колоритные местные жители. Вот молодой и толстый Али Акам, торгующий вездесущей шавермой. Но именно у него она самая вкусная — он так об этом и говорит. А вот Лейла — пожилая, истощенная табаком и желчью, больше похожая на американского индейца, чем на женщину, продавщица благовоний. Откуда она их берет — никто не знает, но трогать ее боится даже базарная полиция. Говорят, у нее черный глаз и обижать ее не стоит.

Хочешь упряжь для своего ишака? Твоей жене нужна новая паранджа или хиджаб? А как насчет средства для мужской потенции, изготовленного из желудка верблюда? Отдадут недорого! Клянусь Аллахом, тут есть все! Даже то, чего и быть не может…

А вот небольшой оркестр, играющий макам[29]. В его музыке угадываются ассирийские, египетские и, похоже, османские нотки. И сколько инструментов! Здесь уд и канун, рика и сантур, дарбука и джозе и даже наккара. И все это — струнное, щипковое, ударное и духовое — создает непередаваемую гармонию настоящей восточной музыки. Как тут не вспомнить сказки «Тысячи и одной ночи»! И повсюду, повсюду, повсюду, конечно, запах пряностей.

— Уважаемый, поделись хлебом!

Негромкий жалобный голос, говоривший на ломаном английском, заставил Виктора оглянуться. Перед ним стоял калека на костылях. Его тощие ноги были истерзаны язвами и изогнуты в дугу. Лицо серое, в глазах удручающий блеск. Нет, так не может выглядеть здоровый человек. Это тебе не наглый попрошайка у Владимирского собора в Киеве, с которым наперегонки не бегай. Просто несчастный больной житель древней столицы.

Лавров как раз только что купил лепешку.

— Возьми! На здоровье. — Журналист протянул свежую выпечку нищему.

— Да благословит тебя Аллах, — радостно ответил калека.

И тут же принялся уплетать дар европейца за обе щеки. Сердце Виктора сжалось. Подумав еще пару минут, он достал припрятанные в брючном ремне пять долларов. На тот момент для Багдада это были огромные деньги.

— Купи себе что-нибудь, — предложил он нищему.

Какое-то время тот отнекивался — не хотел брать, а затем все-таки сдался.

Уже уходя с рынка, Лавров опять повстречал этого несчастного на костылях. Калека двигался навстречу журналисту с широкой улыбкой. В руках его были часы, которые он без всякого сожаления протянул доброму европейцу.

— Золотые? — удивился Виктор. — Нет, не возьму.

Человек на костылях очень огорчился, и теперь уже отнекиваться пришлось украинцу. Но, наверное, в том и состоит суть человеческой порядочности — в умении отплатить за добро добром и уговорить взять подарок. Виктор тоже сдался.

— Пусть эти часы принесут тебе счастье, — улыбнулся инвалид и зашагал восвояси.

Лавров еще раз посмотрел на неожиданный подарок. Это были часы марки «Улисс Нардин». Как потом выяснилось, очень редкая модель — «Астролябия». Он еще раз окинул взглядом этот большой рынок, полный людей, где было место всему: и лепешке журналиста, и золотым часам нищего. Прекрасное место с людьми и для людей…

…А через два дня случился ракетный обстрел — началась война, последствия которой для иракского народа станут самыми ужасными за всю его историю. Виктор и Егор тогда с большим трудом выбрались из Багдада в Дамаск целыми и невредимыми. Но часы, подаренные тем радушным иракцем, журналист носил по сей день, порой выбираясь из таких переделок, что впору было верить: золотой «Улисс Нардин» действительно его оберег.

Часы показывали полдень, а завтра вечером им уже нужно было оказаться за многие километры отсюда — в Мосуле. Виктор слегка повернул голову и обнаружил, что трое из четырех бойцов Мустафы Насери дремлют, убаюканные мерным движением грузовика. Он посмотрел на Саломею, слегка качнув головой, словно хотел сказать: «Смотри на меня». Та кивнула в ответ, внимательно следя за его движениями. Лавров привычными для спецназовца жестами стал показывать спутнице: «Надо бежать. Выпрыгиваем на ходу. Сначала вырубим охрану, чтобы без шума. Двое — твоих, двое — моих». Светлана кивнула в ответ.