Украли солнце - Татьяна Успенская

— Исключено. Он педантично чёткий, очень собранный. Просится Владим…

— Владим исключён. Вообще Владима давно нужно кем-то подменить, он слишком бросается в глаза своей непохожестью ни на кого. Коля собирается идти один?

— Нет, их трое. Готовит их Владим по системе Поля. Все в совершенстве владеют карате, умны и расторопны. И жаждут бороться.

— С Колей погоди. Подумаю, что можно ещё сделать. А ты, пожалуйста, успокойся. Твоё волнение передаётся и мне, и Алине. У меня возник план. Я позвоню тебе. Есть ещё люди!

Слова воплощаются в дело. Саботируются распоряжения Будимирова под видом тщательного их исполнения. Чтобы усыпить его бдительность, выпускают тьму крикливых брошюр, организовывают спортивные и самодеятельные праздники, ставят громкие спектакли с хвалой ему. Смотри, Властитель, как служим тебе! А между тем из цехов выводят живых, с другими фамилиями устраивают кого в типографию, кого в корректорскую, направляют по совету Марики на заводы и фабрики, внедряют в отряды Особого назначения.

Марика до полночи работает с Роберто в лаборатории.

Джулиан слушает её лекции. Марика хочет, чтобы он вставал на место каждого, и помимо воли он представляет себя то Микеланджело, то Робеспьером, то Нероном, то сыном Ивана Грозного! Робеспьер благороден и демократичен, хочет делать людям добро, а получив власть, росчерком пера отправляет на смерть сначала одного, а вскоре сотни невинных.

Каждый ли, получив власть, становится убийцей?! А если бы главой государства стал Апостол? А что делать с такими, как Эвелина? Почему ей одной принесены в жертву сотни?!

Все затаивают дыхание, когда Марика говорит.

Он ощущает себя хранилищем кровавых и трагических событий, одну за другой проживает чужие жизни. Пытается выбраться из них, ловит себя на том, что порой головой мотает, как конь, жаждущий сбросить сбрую, не может. Во сне события, внедрённые в него Марикой, повторяются. Просыпается и долго приходит в себя: слава Богу, не его волокут на казнь.

На курсах объясняют, как надо пропагандировать и агитировать. А потом к нему приходит Конкордия и учит его редактировать официальную литературу — брошюры и книжки. В основном, нужно уметь вычёркивать. Он плохо понимает суть текста: какие-то «структуры», «экономические кризисы», «единый порыв в выполнении планов… Кому нужно всё это?

— Почему ты на меня не смотришь? — переключает он Корино внимание.

— Мы работаем. Измени-ка сам этот абзац, он недостаточно запутан.

— А зачем его запутывать?

— А зачем какому-нибудь хорошему человеку понимать то, что здесь написано? Непонятное не тронет души, забудется сразу, что нам и требуется. Наверху должны прочитать нужное им. Такие же, как мы с тобой, должны бросить читать на первой строке, — объясняет Кора. — Твоя задача срифмовать.

Он вычёркивает слова, абзацы, вставляет фразы, механически пишет под её диктовку абракадабру, потом всё это рифмует.

Так проходит несколько занятий. Однажды Кора говорит:

— Ну, сегодня попробуем. Ты должен научиться принимать чужие мысли, как мы принимаем твои. Смотри мне в глаза. Подумай о чём-нибудь. Ты жалеешь Апостола. И ещё…

— Не надо! — восклицает он. Хотел думать об Апостоле, да без спроса влезла мысль «Бедная Кора, тратит на меня время, а зря, ничего у нас с ней не выйдет».

— Мысль нельзя пустить или не пустить в голову, можно не высказать её вслух, но она возникла, она есть. — Голос Коры стал грустным. — Ничего, не расстраивайся. Скверная привычка — лезть в чужой мозг, хотя, надо признаться, иногда необходимая. Теперь посмотри, о чём думаю я.

Светлые точки вспыхивают, гаснут. Красивы глаза, вот всё, что он видит. Но при чём тут мысли?! «Наверное, думает, что любит меня», — снова лезет непрошеное.

Но она покачала головой, а он вспыхнул.

— Не гадать нужно, забудь о себе, настройся на меня. Есть только я, мои мысли. Лови мои импульсы. Чувствуешь, идут от меня к тебе?

Он придвигается к Коре, закрывает глаза. В самом деле, чувствует… обыкновенное тепло. Всегда от живого человека — тепло. Взять коня, корову, да хоть курицу. От курицы, конечно, не такое тепло, как от человека, но цыплят она высиживает?!

— Не тепло бери! Настройся на мой мозг! Ну вот, я повторяю одну и ту же фразу. Слышишь?

— Вижу, какая ты красивая, чувствую тепло, и всё.

Несколько часов билась с ним Конкордия, объясняла, как сосредоточиться, как принять поле другого. И потеряла улыбку.

— Мне пора. — Она пошла к двери.

— Прости, я непробиваемый, я невежественный, ничего не знаю, ничего не понимаю.

— Не в этом дело.

— В чём? — Как улитка втянула себя Кора внутрь, не поймаешь взгляда. — Прошу, скажи, я не обижусь, постараюсь понять.

— В тебе нечисты помыслы. — Он вздрагивает. — Я неточно выразилась. Просто ты можешь от нас уйти. Не домой, это было бы прекрасно, если бы удалось домой. — За неё договаривает он: «Наверх», что значит «можешь предать». И ещё договаривает: «Любишь лишь себя!» — Ты колеблешься, — мягко говорит Кора и, осторожно обойдя его, выходит.

В селе ребята соревновались, кто дальше пропрыгает на одной ножке. Или кто дольше не моргнёт. Проигравшего щёлкали по лбу столько раз, на сколько он отстал от соперника. Соревновались двое, а судили и считали хором все: «раз», «три», «семь». Кора отпустила ему щелчков с лихвой — звенит голова.

Не может он, хоть и старается, жить так, как живут Кора и Апостол. Вон скольким спасли жизни! И просто в быту помогают: Гюсту Кора нашла комнату для репетиций его оркестра, достала свитер, чтоб не мёрз, а Тиле — дополнительный талон на обед. Почему же он занят лишь собой? И вдруг понимает: в том, что он эгоист, виноват Любим, на себя взваливал все проблемы, ему дарил лишь игры и праздники. Нужно изменить себя. Прямо с сегодняшнего дня. Спать теперь он укладывается на полу, перед носом кладёт венок, чтобы Степь была рядом. Он тоже будет помогать людям, внушает себе.

И люди обступают его, жалуются на жизнь.

Да нет никаких людей! Кто придёт к нему за помощью? И Степи нет. Открывает книгу, принесённую Корой, забывшись, читает. Герой пытается понять, зачем человек живёт, бьётся с клеветой, доносами, жестокостью и гибнет. Отбрасывает книгу.

Ничего от человека не зависит. Зависит. Апостол обязательно придумает, как спасти и его. «Нужно скорее спать, — уговаривает себя, — чтоб пришли силы». А сам, не успев коснуться головой подушки, вскакивает. Ходит по дому Властитель, требует: «Предай Марику, Апостола, Конкордию!» Джулиан зажигает свет. Вот же он один. Его дом — крепость, умом и талантом Апостола отрезанная от Властителя. Уговаривает себя лечь. И ложится, и наконец засыпает — до следующей вспышки страха.

С каждым днём всё больший разрыв между ним дневным и ночным. Дневной задаёт Марике вопросы и вдруг замолкает на полуслове, удивлённый происходящей в голове работой: исторические события превращаются в сегодняшние.