Золушка с Чистых прудов - Вера Васильева

Наконец Джон Уильямс куплен мной бесцеремонно, по-хозяйски. Все расцветает во мне. Я смотрю с ним вместе свои фильмы, на экране я молода, хороша, и я забываю о возрасте, восторгаюсь собой и думаю, что он так же, как я, погружен в мои далекие успехи.

Каждый выход сопровождается новым прекрасным костюмом. Особенно люблю светлое платье, которое я мысленно называю «весной», – светлое, легкое, цветное. В этой сцене я, полная счастья и предчувствия этого счастья, впервые в ужасе узнаю, что мой соавтор готов уехать навсегда, спокойно оставив меня. Мне нравится эта сцена, потому что, испытывая чувство влюбленности, я становлюсь в ней душевно юной, беззащитной, искренней, как ребенок. Я пытаюсь, как взрослая женщина, подействовать на моего Джона разумными доводами, чтобы он остался, и когда понимаю, что его больше не будет в моей жизни, испытываю отчаянье такое, что ничего не стыдно: не стыдно умолять, не стыдно упасть на колени, плакать, не выпуская из рук любимое тело, саму жизнь, которая с его уходом исчезнет. Мне легко играть эту сцену. Я сама способна забыть все: возраст, положение, то, какой я кажусь чужим людям. Я понимаю мою героиню, я чувствую себя, как она.

Он остался! Я счастлива, как ребенок, я открыта и беззащитна, как ребенок!

Однако все оказалось холодной страшной правдой, и я пытаюсь покончить с собой, и только когда он, полный жалости, целует мои пораненные руки, я благодарю Бога. Я могу жить! Он остался!

Все в этой роли мне близко. Мой приезд на киностудию – разве это не про нас, актрис, у которых нет будущего, нет настоящего, но вдруг появилась надежда, и значит, жизнь возвращается? А потом вновь оборачивается темной стороной, и моя героиня теряет себя, у нее нет сил бороться, нет сил оставаться прежней, она холодеет вся – и готова принять унизительную жизнь. Одно отчаяние, потеря разума.

Но я рада, что заканчивается спектакль не ее гибелью, а ее безумием, вернее, уходом в свой мир – мир искусства. И какие бы страдания ни были, я благодарю Бога за свою жизнь, отданную искусству: «Я была готова всегда!» И прекрасная музыка, и поднятые в признательности руки – к небу, к Богу! А потом зал, встающий в благодарности за испытанные чувства. Не так часто в нашей жизни мы видим подобный прием.

В антракте я выпиваю для пересохшего горла глоток воды. Вытираю следы слез. Успокаиваюсь, что первый акт прошел благополучно. Я счастлива, что все состоялось как надо, я вся дрожу, руки дрожат.

Второй акт мне кажется легче первого. И действительно, он мчится точно и спокойно, я становлюсь все старше, разоблачаю жалкие попытки оставаться прежней. Горе сковывает, исчезают легкость, искренность не постаревшей души. Я холодею, старею. Мне жаль мою героиню, но она заслужила такой конец.

А публика не только все ощущает, но и думает, – спектакль заставляет зрителя и сочувствовать, и понимать, и размышлять о жизни. Я же, счастливая, со своими партнерами на сцене, вижу любящие глаза, никто не уходит…

В свои девяносто я впервые получила спектакль, любовно подаренный мне в моем театре. Это щедрый подарок, боюсь, я его не заслужила, но сердце мое полно счастья и благодарности за всю мою жизнь в театре. Зрители не расходятся, благодарные глаза, много цветов. Но самой первой на сцену бежит моя шестилетняя внучка Светочка. Ее душа полна любви и радости, и, видя ее, я готова всем прокричать: «Смотрите, какое чудо этот ребенок!» И действительно, эта крошка с цветами в руках как будто не касается пола, она летит ко мне, легкая, бесстрашная, ликующая – любящая всей силой своего маленького детского сердца. Что же может быть прекраснее! За кулисами она берет меня за руку и помогает мне на лестнице не наступить на мое финальное золотое платье. За кулисами ее уже все знают. Все видят, какая я счастливая, держу ее за маленькую ручку, а потом смеюсь, когда она показывает меня – поднимает руки и нежным детским голоском с моей интонацией говорит заключительные слова моей роли: «Я готова была всегда!»

Выходим из театра с цветами, счастливые. Зрители окружают, благодарят, кто-то просит сфотографироваться, кто-то успевает сказать, что я любимая актриса родителей…

Наконец сели в машину и, переполненные эмоциями, едем домой. Уже одиннадцать вечера, но Светочка вся светится, смешит своими впечатлениями. Пьем чай, а потом затихаем, и, ласково попрощавшись с моей удивительной Дашенькой и ее дочкой, я остаюсь одна. Умывшись, ложусь спать, но заснуть не могу, душа еще кричит от счастья.

В глазах мелькают сыгранные сцены: вот я умоляю моего героя Джона Уильямса не оставлять меня, вот я на коленях плачу, обняв его ноги: «Господи, не отнимай у меня любовь!» Вот я, пытавшаяся умереть, вижу, что он нежно берет мои пораненные руки. Он жалеет меня! Значит, жить еще можно! Я не выброшена из жизни! Затем второй акт, уверенность в себе – и все встает на свои места: я любима, я буду сниматься, я нужна! Приезд на студию. О, как я понимаю ее – мою героиню. Я ведь тоже прихожу в театр, выхожу на сцену, чувствую своих зрителей, и душа отзывается радостью: «Это мой мир, я дышу этим воздухом! Моя молодость! Моя жизнь! Счастье мое! Прощай!»

Написала это и не желаю больше продолжать…

Мой друг, мой читатель, мой зритель!

Как мне выразить все то, что у меня внутри? Да! Я не хочу расставаться с вами, я хочу чувствовать ваше сердце. Я хочу, чтобы вы помнили меня не потому, что я долго жила, а потому, что, долго живя, я не разуверилась в своих понятиях о жизни, о любви, о красоте человеческих чувств.

Перед моими глазами – огромный зрительный зал, тысяча людей, верящих мне, и моя крошечная, прекрасная, легкая, как птица, Светочка. На даче в первый весенний солнечный день она бегала по расцветающей земле и радовалась первой свежей травинке, ласковому солнцу. Ее легкие волосы на солнце были как золотая паутинка – и она вся светилась.

Благодарю Судьбу за счастье жить, любить, за счастье остаться в сердцах моих зрителей и в сердцах тех, кто одарил меня любовью.

Моя Настенька из фильма «Сказание о земле Сибирской», а в душе – девочка с Чистых прудов

Родители – Кузьма Васильевич и Александра Андреевна Васильевы

А это я и мой младший брат Вася

С моей подругой Катей Розовской мы вместе мечтали о сцене. Я стала актрисой, она – театроведом