Европа перед катастрофой. 1890-1914 - Барбара Такман

Любой конфликт, возникавший между нациями, как, например, китайско-японская война в 1895 году или Испано-американская война, возбуждал у немцев страстное желание вмешаться. Адмирал фон Дидерикс, командующий германской Тихоокеанской эскадрой в Манильской бухте, замыслил молниеносное вторжение на Филиппины, но достаточно было адмиралу Дьюи 28, побагровевшему от гнева, рявкнуть: «Если вам, адмирал, нужна битва, то вы ее получите!» и молча, но демонстративно подвести поближе британскую эскадру, как германский флотоводец моментально отступил. «Для немцев было немыслимо 29, – говорил госсекретарь Хей, – чтобы где-то шла война, а они от этого ничего не получили». Дьюи считал их манеры «отвратительными». «Они слишком настырны и амбициозны, – говорил он. – Однажды они перегнут палку».

Возглавляло германское государство достаточно капризное правительство. Министры не зависели от парламента, занимали должности по прихоти кайзера, который называл членов рейхстага «бараньими головами»30. Правительственные должности предназначались для аристократии, а политические карьеры зависели от принадлежности к консервативной партии. Двери были наглухо закрыты для новых талантов. «Даже самый смиренный либерал 31, – сетовал редактор газеты «Берлинер тагеблат», – не мог удостоиться самой малозначительной должности». После отставки канцлера Бисмарка в 1890 году на этом важном посту в Германии больше не было сколько-нибудь активной, творческой и интеллектуальной личности. На роль канцлера тогда избрали князя Хлодвига цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрста, добросердечного баварца, чьим девизом было, как говорили в народе, «всегда иметь на себе добротный черный сюртук и держать язык за зубами»32. Министром иностранных дел был граф Бернгард фон Бюлов, элегантный джентльмен, чрезвычайно учтивый, преисполненный ощущений собственной значительности и манерный до такой степени, что иногда напоминал слащавого торговца коврами 33. Он обычно делал пометки на обшлагах, боясь не запомнить все пожелания его величества. Стремясь перенять непринужденный парламентский стиль Бальфура, фон Бюлов практиковался у зеркала в ванной комнате держать руки на лацканах сюртука под наблюдением атташе из Форин-офиса. «Смотрите, – говорил в рейхстаге кто-нибудь из тех, кто знал об этих репетициях, когда Бюлов поднимался для выступления, – сейчас начнется спектакль с лацканами».

Помимо Бюлова, международными делами занимался Гольштейн, дипломат-невидимка, умевший в традициях византийских дворов оказывать влияние, не занимая высокой государственной должности. Он считал дипломатию искусством конспирации, в каждом предложении иностранных правительств видел скрытую каверзу, а внешнюю политику Германии выстраивал, исходя из презумпции враждебного отношения к Германии всех без исключения стран. В интересах великой державы, объяснял он Бюлову 34, не поддержание мира, а использование любых возможностей «для подавления врагов и соперников». Следовательно, «мы должны с подозрением отнестись к предложению России», зная, что она на самом деле стремится «к наращиванию силы, а не к миру». Бюлов с ним согласился. В своих наставлениях послам за рубежом он предупреждал о злонамеренности российской инициативы, представлял пакет ее предложений «корзиной, напичканной змеями». Желательно, писал он послу в Лондоне, чтобы «эти идеи мира и разоружения были отвергнуты Англией, а Германия оставалась бы в тени», поручив послу провести обмен мнениями с Бальфуром именно в таком духе.

Господин Бальфур, министр иностранных дел в правительстве лорда Солсбери, меньше всего подходил на роль послушного исполнителя комбинаций Бюлова. В отличие от Германии, международная конференция ничем не угрожала британскому правительству. Оно тоже скептически относилось к ее результативности, но не собиралось зарубать форум на корню. Кроме того, уже невозможно было погасить общественный энтузиазм, вызванный идеей его созыва. За четыре месяца после воззвания царя в Форин-офис поступило более 750 резолюций 35 от различных групп, организаций, объединений, выражавших поддержку конференции и, как говорилось в одной из них, «искренние надежды» на то, что правительство ее величества употребит все свое влияние для того, чтобы она была успешной и «принесла практические результаты». Их присылали и известные общества движения за мир, и религиозные конгрегации, и городские и окружные собрания, и сельские районные комитеты, и советы графств. На многих стояли подписи мэров, печати графств, часть посланий пересылалась лордами-наместниками. Некоторые резолюции пришли просто «от граждан Бедфорда», «жителей Родерхеда», «общего собрания Бата». Много посланий поступило от местных комитетов либеральной партии. Не откликнулись лишь консерваторы и конгрегации англиканской церкви. Поддержали воззвание к миру все баптисты, методисты, конгрегационалисты, уэльские нонконформисты, ирландские евангелисты, приверженцы «Крисчен индевор». «Общество друзей» (квакеры) собрало петиции, имевшие 16 000 подписей. Среди энтузиастов оказались члены обществ Библии, школы для взрослых, женские школы, Британская национальная женская ассоциация трезвости, Манчестерская торговая палата, Ассоциация за мир и арбитраж Западной Шотландии, Гуманистическая лига, Оксфордская женская либеральная ассоциация, Генеральный совет протестантских сектантов, мэр Лестера, лорд-мэр Шеффилда, секретарь городского совета Пула.

Кипы петиций имели пометки “S”, означавшие, что за реакцией общественного мнения внимательно следил лорд Солсбери. Депутация Международного крестового похода за мир, возглавлявшаяся графом Абердинским и епископом Лондона, нанесла визит господину Бальфуру, который принял их любезно и даже произнес речь, высказавшись «не просто за отказ, а за полное исчезновение войн в будущем»36 и назвав предстоящую конференцию «знаменательной вехой в прогрессе человечества» вне зависимости от того, даст ли она какие-либо практические результаты. Вовсе не такой реакции в Англии ожидал граф Бюлов.

Знаковой фигурой движения за мир того времени был необычайно активный и плодовитый журналист Уильям Т. Стед, основатель и редактор журнала «Обозрение обозрений»37. Кроме того, он был просто одержим страстью совершать добрые дела, обладал неутомимой жаждой деятельности, неиссякаемым оптимизмом и безграничным эготизмом. Самопровозглашенный «папа римский» журналистики обозначал свой телеграфный адрес двумя словами: «Ватикан, Лондон». В восьмидесятые годы он редактировал либеральную ежедневную газету «Пэлл-Мэлл газетт» и серией громких статей превратил ее в издание, пользовавшееся большой популярностью в обществе. «Вы перенапрягаете себя, вы постоянно перенапрягаетесь», – укорял его принц Уэльский, регулярно прочитывавший газету. Стед брался за любые темы – от заступничества за проституток до «здравого империализма». Он инициировал кампанию осуждения злодеяний в Болгарии, сибирских каторг, безразличия к судьбе генерала Гордона в Хартуме, рабства в Конго, выступил в защиту жертв Кровавого воскресенья на Трафальгарской площади, пропагандировал усыновление и удочерение детей, сельские библиотеки, эсперанто, международную переписку ученых и обеспечение жильем бедноты. Самым одиозным его деянием была публикация статьи The Maiden Tribute of Modern Babylon («Дань девы современного Вавилона»), в которой он описал, как купил за 5 фунтов тринадцатилетнюю девочку с тем, чтобы заострить внимание общественности на проблеме детской проституции. Его статьи вызывали сенсации. Его даже привлекли к судебной ответственности и посадили в тюрьму, обвинив в «похищении другого лица». Правда, громкое дело привело к тому, что была принята поправка, повышающая возраст «взаимного согласия» с тринадцати до шестнадцати лет.