Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

В ответ я пояснил, что бывали случаи, когда монарх добивался назначения на должность адмирала и главнокомандующего морских офицеров, чьи кандидатуры не совсем совпадали с мнением Адмиралтейства; но что в этих случаях право утвердить или не утвердить назначения, сделанные монархом, оставалось за лордами Адмиралтейства, за исключением определённых вакансий, которые, в соответствии с обычаем, заполнялись в силу права выбора монарха. «Чушь, — возразил Наполеон, — если они не утвердят назначение офицера, выбранного самим монархом, то разве он оставит их на прежних должностях в Адмиралтействе? Король может повысить в звании любого офицера, который ему нравится. В его руках огромная власть, и поэтому он назначает министров и командует теми, кто руководит всем в вашей стране. Министры, за редким исключением, слишком дорожат своими креслами, чтобы пойти на риск потерять свои должности, отказавшись подчиниться желаниям монарха. Подобное случилось и со мной, когда один министр заявил мне: «Сир, я не могу согласиться с этим. Это противоречит моей точке зрения, и я скорее подам в отставку, чем соглашусь!»

В свою очередь я отметил, что было несколько случаев, когда Англия лишилась министров, подавших в отставку только потому, что они не согласились с пожеланиями короля, которые не соответствовали их принципам Да, король Англии обладает значительной властью над армией и военно-морским флотом, но на независимых лиц, не имеющих отношения к армии и флоту, особенно на карьеристов, он может влиять только в тех случаях, когда эти лица сознают правоту его мер. «И на что большее я мог рассчитывать во Франции? — спросил Наполеон. — Что я мог поделать, исключая ту категорию лиц, которых вы привели в качестве примера?»

Я осмелился возразить Наполеону, заметив, что во Франции отсутствовала и свобода речи, и свобода печати, и что человека могли бросить в тюрьму за выступление против мер, принятых правительством, и содержать в ней в течение неопределённого времени. Наполеон ответил: «Конечно, во Франции отсутствовала та свобода дискуссии, которая свойственна Англии; хотя иногда я встречал в сенате очень сильное противодействие; действительно в стране было не так уж много свободы слова и свободы печати; но что я мог поделать с банкиром или с другими независимыми лицами, которые противодействовали принимаемым мною мерам? Посадить их в тюрьму, досаждать и докучать их арестами? Они могли бы апеллировать к сенату и положиться на существующие тогда законы. Помимо того, подобное моё поведение было бы недостойным. Я не отрицаю, что старая конституция Франции была скверной и требовала значительных изменений; но, когда я вернулся с Эльбы, конституция, которую я вручил французам, была прекрасной; и действительно единственным её недостатком было то, что я оставил себе слишком мало власти и, возможно, слишком много передал её сенату. Я не мог запрятать человека в тюрьму, наложить штраф, ввести налоги или взимать их с лиц, освобождённых от воинской повинности; к тому же по конституции был введён закон о свободе печати».

Я напомнил ему, что его враги утверждали, что эта конституция была им дана Франции только на текущий момент и что когда его положение на троне станет прочным, то он вернётся к своей старой системе. «Нет, нет, — возразил император, — я бы продолжал придерживаться моей последней конституции; я был абсолютно убеждён, что старая конституция требует больших изменений. Предполагаю, что именно лорд Каслри был автором этого утверждения; но вы не должны верить лорду Каслри. Вы знаете, какой ложью он публично обливал меня с тех пор, как я оказался здесь. Я не буду удивлён, если они сфальсифицируют все официальные документы, как это они уже сделали с документами, касающимися меня и Мюрата.

Когда я вернулся с Эльбы, я нашёл машины, с помощью которых подделывались документы. Они подделали несколько государственных документов, намереваясь опубликовать их. Всей операцией по подделке государственных бумаг руководил г-н Блакас; но непосредственным исполнителем был некий священник. Раньше подобное было сделано в отношении бумаг Мюрата. Сфабрикованные бумаги были показаны некоторым англичанам. Блакас подобным образом сфабриковал письмо от горничной моей сестры Полины, содержавшее семь или восемь страниц болтовни. Он интерполировал это письмо таким образом, чтобы дать понять, что я спал с собственной сестрой! Это Блакас — безнравственный человек и к тому же болван. Он настолько низок, что оставил после себя в Париже письма, содержавшие предложения услуг тех во Франции, кто ранее предал меня.

Благодаря этим письмам я бы мог, если бы мне захотелось, казнить тысячи людей. Однако я не воспользовался ими, если не считать, что я запомнил имена.

Послушайте, нельзя привести большего доказательства глупости и предательства, чем это поведение Блакаса; в первую очередь этим письмам должна была быть обеспечена полная безопасность или их следовало просто уничтожить, ведь они компрометировали многих людей. Но г-н Блакас стремился только к тому, чтобы спасти свои деньги; и его мало заботила жизнь тех людей, с помощью которых он и его хозяин вернулись обратно в Париж. Он был тогда управляющим делами королевского двора. Ему все перепоручил Людовик, который ни к чему не был способен и главные качества которого — лицемерие и притворство. Его ноги были покрыты язвами, и чулки на его ноги натягивала герцогиня Ангулемская. Каждый день он объедался до такой степени, что ему давали Бог знает что, чтобы освободить его переполненный желудок. В одно прекрасное утро его обнаружат в постели мертвым. Вокруг него хлопочут несколько невежественных и глупых врачей. Они хотели, чтобы за ним присматривал Корвисар, но тот отказался, заявив, что в случае любого инцидента он будет обвинён в том, что способствовал его концу. Когда я вернулся в Тюильри, то обнаружил мои апартаменты отравленными запахом его ног и различных серных ванн, которые он привык принимать.

Эти Бурбоны, — продолжал Наполеон, — самое трусливое племя, которое можно себе представить; нагоните на них страх и вы сможете получить от них всё, что хотите. Когда я находился на Эльбе, скончалась актриса по имени мадемуазель Рокур. Она была очень популярна среди зрителей, и на её похороны пришло громадное число её почитателей. Когда толпа народа появилась у церкви Св. Роша, чтобы присутствовать при похоронной церемонии, то выяснилось, что двери церкви закрыты и поклонникам актрисы, пришедшим, чтобы попрощаться с её телом, было отказано в похоронной церемонии внутри церкви. Священники также не разрешили хоронить тело актрисы в освящённой земле, так как, в соответствии со старыми правилами этих священников, людям её профессии не полагалось христианское погребение.

Собравшаяся масса народа разбила двери тележками и, обнаружив, что внутри церкви отсутствует священник, чтобы провести похоронную церемонию, подняла страшный шум, и ярость людей не знала границ. Народ закричал: «Ко дворцу Тюильри, ко дворцу Тюильри! Мы посмотрим, какое право имеют эти священники отказать в погребении христианского тела». Их гнев ещё более усилился, когда они узнали, что тот самый мерзавец, куратор церкви Св. Роша, отказавший провести христианское погребение тела мадемуазель Рокур, постоянно получал подарки от неё и для себя и для бедных прихожан церкви (поскольку она была известна своей безграничной благотворительной деятельностью) и часто обедал и ужинал у неё. Более того, выяснилось, что он совершил обряд причастия для неё за несколько дней до её кончины. Возмущённый народ кричал: «Ну и негодяй этот священник, который совершил обряд причастия для женщины, но потом отказывается хоронить ее тело по-христиански. Если она достойна обряда причастия, то, конечно, она достойна и христианского погребения. Он получал от неё пожертвования, обедал у неё, а теперь отказывается хоронить её тело».