Кудеяр. Вавилонская башня - Феликс Разумовский

Безумная надежда так стиснула сердце, что голова пошлакругом. Увидеть его. Обнять. А после…

– Ваши предки, герр профессор, в самом деле были изкрестьян, – кивнул фон Трауберг. – Боюсь, насчёт отца мне придётсявас огорчить: по моим сведениям, Поликарпа Климовича действительно расстреляличерез месяц после ареста. Тем не менее у меня складывается впечатление, чтоВысшие Силы несколько неравнодушны к вашей семье. Прежде чем ехать сюда, я ведьсамым подробным образом составил ваш гороскоп, и знаете что? Вы должны былиумереть в раннем детстве, причём насильственной смертью. Я навёл кое-какиесправки, и оказалось, что дом, в котором вы жили, разрушило бомбой буквальночерез полчаса после того, как вы отправились в эвакуацию.

«ВАШЕЙ бомбой, старый козёл, – мрачно подумалСкудин. – А может, это… Марина? Может, при взрыве её через самый первыйтуннель в блокаду закинуло?..»

Вслух он, естественно, ничего не сказал.

Глеб Буров сложил на груди руки, переступил с ноги на ногу,вздохнул и подытожил:

– Остаётся действовать методом научного тыка. Яправильно понял?

…Учитывая сложившуюся обстановку и полное отсутствиеперспективы появления в ближайшем будущем каких-либо стабилизирующих ситуациюфакторов, настоятельно, под мою личную ответственность, прошу разрешить:

1. Считать информацию, предоставленную гражданкойКорнецкой Евгенией Александровной (она же Ромуальда фон Трауберг, она желейтенант-полковник Айрин Джиллиан), объективной и заслуживающей пристальноговнимания.

2. Провести натурные испытания предмета, доставленногоперемещённым во времени по имени Кратаранга и условно названного перстнем силы.

3. При получении положительных результатов с перстнемсилы провести хрональное перемещение в блокадный Ленинград с целью полученияинформации о репрессированном учёном, занимавшемся проблемами времени…

Из инициативного рапорта полковника Скудина.

Исход академика Опарышева из Санкт-Петербурга отчастинапоминал финал злого волшебника Сарумана из «Властелина колец». Помните,конечно? Когда этот могущественный маг пал от ножа собственного приспешника,которого слишком усердно шпынял, его душа покинула тело в виде плотного сероготумана. Бесплотная тень сперва грозно нависла над поселением хоббитов, но,разрастаясь, всё более разреживалась, а потом с запада (благой, по Толкину,стороны света) налетел ветер и развеял её без остатка.

Вот и тут произошло нечто подобное, с той только разницей,что Опарышев, в отличие от Сарумана, никогда в жизни своей не был добродетелени велик. Да и противостояли ему далеко не хоббиты, а публика куда болеегрозная.

Тема спасённых архивов возникла в телевизионных новостях ещёраз. Видимо, молодые журналисты оказались настоящими профессионалами, несклонными сразу выкидывать из памяти «отработанные» сюжеты. А может, ихобоняния вновь ненавязчиво коснулся тот же ветерок, что в своё время такоперативно донёс запах ореховского пожара? Как знать…

На сей раз ситуацию комментировал сам «Саруман».

– Я бесконечно благодарен пожарным, ведь они рисковалисвоей жизнью ради вороха старых бумаг, которые многие на их месте приняли бы заненужные черновики, приготовленные для растопки…

Судя по антуражу, дело происходило в Публичке или иной стольже серьёзной библиотеке, в реставрационном отделе, куда простых смертных недопускают по определению, а телевизионщиков с камерами – под большим нажимом иненадолго.

– А уж как бы ты радовался, если бы приняли, –прокомментировал Шихман, вместе с Львом Поликарповичем сидевший утелевизора. – Жалеешь небось, что сам давным-давно на растопку неупотребил!

Опарышев улыбался, но хорошо знавшие его видели, какова ценабыла этой улыбке. Московский академик смотрел не в объектив и не надевушку-журналистку, державшую микрофон. Взгляд сквозь толстые линзы былсфокусирован в некоторой точке пространства справа внизу. Да и цвет пухлого, сразмазанными губами лица более не соответствовал лежалому тесту, скорее это былколер подгнивающего лимона. Или так падал свет, отражённый зеленоватымистенами?

– …И специалистам-реставраторам, которые взялисьбезвозмездно обследовать, скопировать и обработать каждый листок…

Веня, Алик и Виринея, торчавшие за спинами научныхруководителей, дружно покатились со смеху. Не всякий день увидишь по телевизорувеликомученика, благодарящего за добротный костёр.

– …В особенности потому, что спасены оказались нетолько мои личные рукописи, но и часть архивов моего незабвенного дорогогоучителя, академика Иосифа Юрьевича Добродеева. А также материалы некоторыхнаших совместных работ…

На этом мажорном аккорде, в котором явственно слышался шорохбросаемой куда надо соломки, сюжет завершился.

– Как вы думаете, что с ним теперь будет? – спросилАлик, выключая телевизор.

Лев Поликарпович пожал плечами.

– Для начала, наверное, уберётся в Москву… Втянетщупальца. Кстати, сегодня с утра Пересветов проявился, Валентин Евгеньевич.Говорил, звонили ему аж оттуда. – Звягинцев ткнул пальцем в направлениипотолка. – Спрашивали о здоровье и очень мягко интересовались, как оннасчёт немедленного возвращения к обязанностям. Так дело пойдёт, чего доброго,и нас из отпуска вызовут!

«Хоть из нелегального положения выйдем, – добавил онпро себя. И спустился с неба на землю: – А зарплату выплатят, интересно?..»

– В Москву, – хмыкнул Алик. – А там в неготыкать пальцами не начнут?

– Да кому оно нужно, – отмахнулся несостоявшийсянобелевский лауреат. – Они там все с ним повязаны. Кто двадцать летпотёмкинские деревни строил по связям с производственными объединениями инаучными институтами? Кто всенародные почины плодил и грандиозные программыпридумывал? Одна «Интенсификация-90» чего стоила. Там попробуй только ниточкупотяни, такие клубки зашевелятся, что никому мало не будет. Не-ет, если ячто-нибудь понимаю, это дело тихо замнут, а потом он ещё тише отойдёт от всехдел…

– И будет жить припеваючи? С дачей, с охраной, с личнымводителем?

В голосе Вени Крайчика прозвучал определённый мстительныйпафос.

– Да зарасти оно лопухами. – Шихман щёлкнулзажигалкой резко, как выстрелил. – Ну их всех. Главное, теперь они нам небудут мешать.

– …А с плёнками этого фильма у меня смешной казусвышел. Сам знаешь, киноплёнка тогда горючая была страшно, да ещё и сохла прикаждом просмотре. В стационарных аппаратах вообще вольтову дугу зажигали междудвумя угольками, подкручивали их потом, когда выгорали. – Бабушка показаларуками, как именно сближали заточенные концы угольков. – У нас, правда,аппараты были переносные, в больших чемоданах, но лампы стояли тоже будьздоров, из специального стекла «Пайрекс». Жар такой, что на фиксаторах плёнкинагар нарастал, мы его костяными ножичками счищали. И перфорация всё времярвалась, я её нитроклеем подклеивала… А между сеансами плёнки полагалосьхранить в особом ящике, в половину этого холодильника, фильмостат назывался.Железный весь, с ёмкостями для жидкости, которая им пересыхать не давала… И воткак-то после сеанса я уже убираю коробки и тут краем глаза сквозь смотровое окошечковижу: в зрительном зале пожар! Ты учти ещё, что клуб наш был в соборе. Я тогдаи не знала, как он назывался, теперь вот Риточка меня туда, в Тихвин, свозилавоспоминания оживить, так на экскурсии сказали – Спасо-Преображенский… Словом,каменное было здание, добротное. И вход для нас, киномехаников, в нашу будкубыл отдельный, по внешней лесенке, именно из-за горючести плёнки… В общем, вижу– горим, у страха глаза велики, там всего-то кресло тлело из-за окурка, доаппаратной через кирпичную стенку и не добралось бы, а мне уж померещилось –всё, амба, сейчас плёнки пыхнут! Их, кстати, нам Госкино присылало, фильмыдорогие были, отчётность… Схватила я, как была, железный фильмостат – и айда сним наружу! По внешней-то лесенке. Еле его потом, когда всё потушили, водворилиназад…