Прекрасная толстушка. Книга 2 - Юрий Перов

— Я, безусловно, не позволю умереть от голода чемпиону мира, — улыбнулась я, — но сможем ли мы в ресторане поработать над статьей?

— А почему нет?! — воскликнул он. — Сколько у вас там страниц?

— Пять.

— Неужели я такой умный, что наговорил пять страниц?

— Нет, это я такая глупая, что не могла коротко написать заход, концовку и собственные вопросы. А ваших мыслей там ровно вполовину меньше…

— Ну, выправить две с половиной страницы — это пять минут. Это я вам как журналист журналисту говорю, — уверенно заявил он.

— А чьи страницы вы собираетесь править? — невинным голосом спросила я.

Он весело взглянул на меня.

— А вы штучка!

— Вы тоже! — сказала я, даже не представляя себе, насколько я права.

Столик был изысканно и очень дорого сервирован.

Шампанское в серебряном ведерке со льдом, армянский коньяк «Отборный», черная и красная икра, янтарный севрюжий балык, слезящаяся ветчина, закрученная кольцами, салат из крабов, чаша с фруктами на длинной граненой ноге, цветы в узкой квадратной вазе топазового цвета…

Дело не в том, что я подобных столиков не видела в своей жизни, — видела и не такие, но этот был особенный, на крытый с особым тщанием и смыслом. Этот стол был рассчитан не столько на ужин, сколько на то, чтобы произвести на меня впечатление.

Михаил осмотрел его с авторской гордостью, и я поняла, что он принимал непосредственное участие в его сооружении. Что ж, я оценила его старания.

Но, как бы я ни была тронута его вниманием, прежде чем официант взялся за бутылку шампанского, я протянула чемпиону свои жалкие листочки. Он сделал официанту знак, чтобы тот повременил, и, сдвинув свои густые, сросшиеся на переносице брови, погрузился в чтение.

Глаза его с неправдоподобной скоростью пробегали по строчкам, и я, признаться, решила, что он читает по диагонали. Но когда он, передав мне листочки, сделал свои точные и толковые замечания, называя страницу и строку, то я про себя поаплодировала ему и снова напомнила себе, что чемпионами мира просто так не становятся…

Впрочем, замечания были столь несущественны, что я тут же за пару минут все исправила и снова протянула текст ему.

Он бегло просмотрел мои поправки, достал из кармана пиджака роскошную толстенную перламутровую ручку с золотым пером и размашисто написал в конце текста: «Маша, вы просто умница! Подписываюсь под каждым Вашим словом». И залихватски расписался.

— А вот теперь спрячьте это и никому не показывайте, — весело сказал он, протянув мне интервью.

— Почему? — опешила я.

— Да потому, что мы с вами тут въезжаем в проблему профессионального спорта, а это абсолютное табу. Об этом не то что нельзя говорить впрямую, это не должно следовать из статьи даже в пятнадцатом знаке после запятой. Спорт — это один из самых охраняемых наших идеологических заповедников. Браконьеру — смерть.

— И что же мне теперь делать? — растерянно спросила я.

— Ужинать! Что же еще?!

И он сделал знак официанту.

Когда шампанское, налитое умелой рукой официанта, отпенилось в высоких хрустальных бокалах, он поднял свой и сказал, проникновенно заглядывая мне в глаза:

— За вашу красоту, женственность и обаяние пили на верняка бесчисленное количество тостов, поэтому я хочу выпить за ваше великое литературное будущее! Я очень рад, что не ошибся в вас, коллега!

Наши бокалы, нежно соприкоснувшись, мелодично зазвенели. Он выпил свой до дна. Я сделала несколько глотков. В мой план не входила утрата контроля над собой.

За ужином он был весел, беззаботен и, вопреки моим ожиданиям, совсем не тороплив, если такое можно сказать о человеке подвижном, как ртуть.

Он спешил жить. Даже наливать шампанское или делать бутерброд с икрой он бросался с такой решимостью и быстротой, будто кто-то мог унести бутылку и икру. Другими словами, он очень быстро и порывисто делал все, что должен делать человек за столом, но заканчивать сам ужин он совсем не спешил.

Мне в голову начали даже закрадываться некоторые сомнения относительно моих расчетов. Неужели он вовсе и не собирается предпринять хотя бы попытку соблазнить меня? А если да, то насколько же нужно быть самоуверенным и не уважать противника, если на все про все он отводит какие-то жалкие полчаса?

Он вел себя совершенно беспечно, весело пил, провозглашая в мою честь замысловатые, остроумные здравицы, с печальным юмором рассказывал о своем тяжелом еврейском детстве, как он отстаивал в неравных битвах свою мальчишескую честь. Рассказал грустную и смешную историю о первой любви, которая подстерегла его в первом классе. Но страсти там полыхали самые взрослые…

Я даже начала беспокоиться за него и, когда нам принес ли еще шкворчащие котлеты по-киевски, спросила, не забыл ли он, что у него в половине двенадцатого отходит поезд?

— Я все прекрасно помню! — беззаботно отмахнулся он. — У меня все рассчитано по минутам…

— Но ведь вам еще нужно собраться, — сказала я, — поймать такси…

— Вещи все собраны, такси заказано, ни о чем не волнуйтесь, все будет хорошо! — сказал он со значением и поднял свою рюмку. — Давайте выпьем за то, чтобы все было хорошо!

Мы выпили. Я посмотрела на часы и с сомнением покачала головой. Было уже без пяти десять.

— Да не смотрите вы все время на часы! — засмеялся он. — Мы действительно никуда не опаздываем… Знаете, что? Если вы уж так переживаете, то возьмите мою отправку в свои руки! Идет?

Он же не знал, что я качала головой вслед своим тающим с каждой минутой шансам. Ведь если он не потащит меня в номер хотя бы за полчаса, значит, он даже не собирается соблазнить меня. Значит, я ему не так уж и нравлюсь. А все его комплименты, здравицы, пламенные взгляды — это просто его обычная манера вести себя с существами противоположного пола…

— Идет! — с трудом подавив вздох разочарования, ответила я. — Только вы должны меня слушаться. — Согласен!

— На сколько у вас заказано такси?

— На двадцать три ноль-ноль.

— Но почему так поздно? — испугалась я. — А если машина задержится? А светофоры?

— Ерунда! До Рижского вокзала езды пятнадцать минут. Со всеми светофорами от силы двадцать. Десять минут на посадку. Я успею даже ползком… Только обещайте запихнуть меня в мой поезд, а то еще пару рюмок, и я могу действительно что-то перепутать! Мне почему-то рядом с вами очень хочется пить… Просто нестерпимая жажда какая-то…

— Попробуйте утолить ее «боржоми», — предложила я. Только не хватало мне возиться с пьяным. И на себе тащить его к поезду. К сожалению, оказалось, что он не бабник, как я думала раньше, а алкоголик…

— Вам это совсем не составит труда, — сказал он. — Машина подождет вас у вокзала и доставит прямо домой. Мне так не хочется расставаться с вами… — Он накрыл своей рукой мою руку и слегка сжал, просительно глядя мне в глаза. Когда у него появлялось такое выражение, он сразу становился похож на ребенка. — Мне будет очень приятно, если вы меня проводите. Поверьте, так неуютно и грустно уезжать, когда тебя никто не провожает…