Поколение Справедливости - Ив Престон

То письмо я написала заново, а вот пятно с кармана вывести так и не удалось.

– То есть в этих галлюцинациях ты видела… себя? – осторожно уточняет Константин.

Сначала до одури реалистичный Гаспар, который вдруг начинает говорить моим голосом, потом это… Считается, что в фазе быстрого сна мозг работает с сознанием и подсознанием, создавая связи между уже имеющимся и новым опытом, обрабатывая приобретенную за день информацию, и иногда образы сильных впечатлений просачиваются в сновидения…

– Не думай, будто в том, что ты видишь, обязательно должен быть какой-то смысл, – Константин вздыхает, разводя руками, – он и в реальности-то не всегда присутствует.

…но смысл в этом все-таки есть.

«А почему ты смотришь моими глазами?»

Гаспар всегда видел во мне не только Смотрителя, но и своего друга.

В Смотрители меня привело прошлое, принадлежавшее Арнике. Это был ее выбор, не мой; но именно я стала хорошим Смотрителем; стала другом Гаспара. Это принадлежит мне, и никому больше, – вот что пытается сказать мое подсознание.

Щелчок. На резкое движение перед лицом я реагирую машинально, перехватывая руку Константина; он вновь щелкает пальцами.

– Не отключайся, – устало просит доктор, и только теперь я обращаю внимание на некоторую небрежность, которой, как правило, нет места в идеальном облике доктора, на заострившиеся черты лица и на тени, залегшие под глазами. Доктор изнурен. Пытаясь помочь мне, сам он держится из последних сил.

– У вас что-то случилось? – Услышав мой вопрос, он ненадолго замирает на месте. – Еще один сложный пациент?

Прерывистый вздох.

– Можно и так сказать. Лотта. – Константин на мгновение прикрывает глаза. – В последние месяцы ее болезнь прогрессировала слишком быстро, и я уже никак не мог на это повлиять. Я пытался, но… Десять дней назад она окончательно перестала реагировать на какие-либо раздражители. Мне… пришлось отправить ее в Ожидание.

– Разве… разве же это плохо? – неуверенно спрашиваю я. – Ожидание ведь и создавалось для таких случаев – чтобы сохранить жизнь больному, пока не найдется лекарство, разве нет?

Константин качает головой.

– Лотту можно было бы вылечить в раннем детстве. Момент упущен, сейчас изменения мозга уже необратимы. После смерти матери у Лотты никого не осталось, ни здесь, ни в Арголисе, поэтому дядя решил, что позаботится о ней… Но не будем о грустном. – Он вновь заглядывает в свой планшет. – Сейчас нам с тобой гораздо важнее понять, что могло спровоцировать изменение твоего состояния.

– Стрессовая ситуация? – предполагаю я вслух.

– Что, еще более стрессовая, чем следствие Справедливости? – Хмыкнув, Константин награждает меня недоверчивым взглядом, но его лицо меняется, когда я киваю, подтверждая его предположение.

Вздохнув еще раз, доктор садится напротив.

– Рассказывай.

* * *

Так же, как когда-то давно, мы сидим на полу, прислоняясь к бортику той же самой кровати. Сделав пару больших глотков из бутылки, предложенной Константином, я утираю рот тыльной стороной ладони, чувствуя неприятное жжение в небольшой ранке на нижней губе.

– Мне понадобилось время, чтобы понять, – хрипло говорю я, отставляя бутылку. – То, что ты сказал тогда, про Линкольн. «Я не влюблен. Все гораздо хуже». Я еще подумала: как ты можешь говорить о таком потрясающем чувстве, как любовь, словно это что-то плохое? Но теперь я понимаю, сколь многоликой она может быть, и не все ее лица одинаково прекрасны; она может подобраться к тебе вплотную, а ты ее даже и не признаешь… – Я умолкаю, чувствуя, что меня несет куда-то не туда.

– И что привело тебя к этому? – тихо спрашивает доктор. – Что… что-то произошло между тобой и Виктором?

…Виктор?

Надо же. Константин подумал, что я говорю о Викторе.

– Виктор здесь ни при чем, – поясняю, когда приступ истеричного смеха сходит на нет, вновь позволяя мне говорить.

Виктор. Это ведь было совсем недавно. Это было… так давно.

Все, что случилось до финального испытания, для меня уже успело обратиться далеким прошлым. И ведь это со мной происходит уже не впервые: жизнь дает крутой поворот, который вдруг отдаляет, отбрасывает все, что было до, оставляя это где-то позади, так далеко, что и не увидишь.

– У нас с ним… у нас ничего не вышло, – зачем-то признаюсь я. – Надолго нас не хватило. – Принимая протянутую бутылку, я делаю еще один большой глоток, чувствуя, как мягкое алкогольное тепло расходится по всему телу.

– И что же с ним не так? – интересуется Константин.

– Не с ним. – Я качаю головой. – Не со мной. С нами. Наши представления друг о друге… Они очень сильно разошлись с реальностью. Мы слишком долго были загадочными незнакомцами; ничего не вышло, потому что каждый из нас увлекся образом, что существовал только в воображении, имея лишь отдаленное сходство с реальным человеком. Мы… мы просто выдумали себе друг друга. А если… если тебе вдруг приходится вступать в конкуренцию с собственным образом, то ты с самого начала оказываешься в проигрышной позиции, ведь тот, кто создавал его так долго, не захочет знать о тебе то, что выходит за пределы этого образа; не захочет принимать в тебе то, что не вписывается… – Я не могу сдержать вздох. – Виктор был влюблен в несуществующую девушку. Хорошо, что мы смогли понять это достаточно быстро.

Некоторое время мы сидим в тишине.

– Когда-то давно, задолго до того, как оказаться в Корпусе, – вновь заговариваю я, сделав очередной глоток, – я помогла Виктору, сама того не зная. Он запомнил меня и с тех пор приглядывал за мной, а однажды и сам пришел на помощь, позволив запомнить себя в ответ… А потом случился Корпус, который наконец-то познакомил нас, и Виктору пришлось спасать мою жизнь. Дважды, как минимум. Это то, кем я стала в его глазах, – девушка, что отчаянно нуждается в спасении, девушка, бегущая без оглядки…

– Ты что-то путаешь, – перебивает меня Константин, скептически хмыкнув. – Дева в беде? Уж прости, но это последнее, что может ассоциироваться с таким человеком, как ты. – Доктор тоже прикладывается к бутылке. – Ты сильная, и Виктор всегда видел это в тебе. Он уважал эту силу и восхищался ею.

– Одно другому не мешает. – Я пожимаю плечами. – И потом, приходя на помощь кому-то сильному, ты будто разделяешь с ним его силу и сам чувствуешь себя гораздо сильнее, чем прежде… Ты не подумай, – добавляю я быстро, – я благодарна Виктору за все, что он для меня сделал, ведь без него я бы сейчас здесь не сидела, но…

– Но тебе кажется, что он делал это больше для себя, нежели для тебя? – Эти слова заставляют меня нахмуриться.

– Звучит, будто Виктор – законченный эгоист, но это не так. Он хороший человек.

– Все мы эгоисты, – возражает Константин, разводя руками. – В основе едва ли не абсолютного большинства поступков лежит эгоизм.