Кортес - Кристиан Дюверже

Останки Эрнана Кортеса в конце концов достигли Новой Испании, но уже слишком поздно. В июле 1566 года, когда гроб с прахом конкистадора выгружали в Веракрусе, его трое сыновей томились в тюрьме. Событие, которым должно было стать это возвращение, уже не отвечало изменившейся обстановке.

Как и в 1530 году, когда Кортесу запретили находиться в Мехико и он был вынужден укрыться в Текскоко, его останки также оказались изгнанными за ворота столицы. Его без лишней огласки похоронили во францисканском монастыре Текскоко рядом с матерью и безвременно усопшим сыном. Кортес оставался изгоем, а слава его была забыта.

Совет Индий выработал тот же подход, что и Муньос: память о Кортесе было необходимо искоренить. Мартин и Луис были отправлены воевать с берберами, маркграфство Кортеса конфисковали, а маркиза заставили выплатить сто пятьдесят тысяч дукатов «залога». Корона разорила наследников маркиза дель Валле, чтобы больше никто в Новой Испании не мог соперничать с королевской властью. Францисканцы напрасно возродили миф о Кецалькоатле: ни Кортес, ни пернатый Змей не пришли вернуть себе власть над Мексикой. Официальные запреты контрастировали с крепнувшей легендой. Память о конкистадоре ожила в двух новых летописях: хронике Франсиско Сервантеса де Салазара, составленной в Мехико в 1566 году, и труде Берналя Диаса дель Кастильо, начатом в Сантьяго в Гватемале и завершенном в 1568 году. Обе рукописи были тайно помещены в архив, как и все хроники францисканцев об индейцах. Труды д'Ольмоса, де Мотолинии и де Саагуна так и не были опубликованы. Хотя апостолические привилегии францисканцев были восстановлены папой Пием V в 1567 году, уже в 1572 году орден полностью утратил свою независимость. Монахи были наказаны за преданность индейцам, защиту языков коренного населения и интерес к доиспанской истории.

4 ноября 1571 года на торжественной мессе в кафедральном соборе Мехико собрались вице-король Энрикес, сменивший Перальту, члены Аудиенции, королевские чиновники, церковный клир, городские власти и толпа простых людей, как всегда, собиравшаяся по праздникам. Молодой священник зачитал с кафедры королевский указ о назначении Педро Мойя де Контрерас великим инквизитором Новой Испании. Эдикт требовал поклясться выдавать святой инквизиции всех лиц, заподозренных в ереси. Все поднялись, подняли правую руку и крикнули: «Клянусь!» Спустя полвека после конкисты на развалинах главного храма ацтеков обосновалась инквизиция. Она пролила реки крови на индейской земле, где практически все население составляли новообращенные. Король применил террор. Мечты францисканцев, метисская утопия Кортеса были уничтожены железной рукой. Потемнело небо над Мексикой Мотекусомы и Марины. В наступившей ночи светились холодным светом равнодушные звезды. Кортес стал не более чем легендой.

Однажды в Мехико к Кортесу обратился отец Бартоломе де Лас Касас. Он укорил конкистадора за то, что тот захватил в плен Мотекусому и завладел его королевством. Кортес окинул взглядом священника и, смотря ему прямо в глаза, ответил: «Тот, кто не входит через дверь, есть вор и разбойник».[246]

В этой реплике весь Кортес. Его находчивость была всем известна, но он никогда ничего не говорил ради красного словца. Кортес намеренно ответил на латыни, разрушив тем приписываемый ему образ грубого и неотесанного солдафона. Обращаясь к священнику, он цитирует Священное Писание, в данном случае Евангелие от Иоанна. Эрудированность была мощным оружием Кортеса, умевшего найти общий язык с любым собеседником и вести игру на любой площадке, в том числе и на привычной для противника. По своему обыкновению, он играет в двух регистрах. Вне контекста эта фраза передает одновременно амбициозность и обезоруживающую прямоту, свойственные губернатору Новой Испании. Но она несет в себе и скрытый смысл, поскольку адресована тому, кто знает продолжение цитаты. Кортес недоговаривает вторую часть притчи святого пастыря: «Тот, кто входит через дверь, – добрый пастырь своим овцам… Я добрый пастырь, я знаю своих овец, и мои овцы знают меня». Так говорил Иисус. Так говорил Кортес, указывая на свою заботу об индейцах и взаимное понимание между ним и мексиканским народом.

Привязанность индейцев действительно поражает и сбивает с толку даже пять столетий спустя. Было бы намного проще представить два противостоящих лагеря. Хорошие и плохие. Побежденные и победители. Намного проще противопоставить созидательную культуру и разрушительную алчность, свободу и алчность, индейцев и испанцев. Но Кортес не укладывается в эти стереотипы. Кортес не был обыкновенным завоевателем. Перед нами психологически сложная, неординарная личность, мечтатель, опередивший свое время. Эрнан Кортес принадлежал сразу обеим противоборствующим сторонам. Всю жизнь и даже после смерти его будут преследовать обвинения из одного и другого лагеря в отсутствии приверженности ценностям группы. Но Кортес был создателем новой цивилизации. Его ответ Лас Касасу свидетельствует об уверенности в своей исторической правоте. Однако признание придет к нему еще не скоро.

В 1629 году отношение властей к Кортесу и его наследию, по-видимому, несколько смягчилось. 30 января в Мехико скончался, не оставив потомства, дон Педро Кортес, правнук конкистадора и четвертый маркиз дель Валле. По этому случаю тогдашний вице-король[247] по договоренности с архиепископом Мехико решил захоронить останки Эрнандо Кортеса рядом с прахом его последнего потомка по прямой линии в церкви монастыря Святого Франциска в столице Новой Испании. Торжественность церемонии явилась в некотором роде данью уважения к памяти бывшего главнокомандующего, но вместе с тем и глубоким облегчением для испанских властей, уверенных, что теперь-то Кецалькоатль уже никогда не возродится. Полузабытый Кортес обрел покой в своем последнем пристанище.

Но в 1749 году конкистадор был вызван из небытия мадридским издателем, осмелившимся опубликовать три реляции – «Cartas de relacion», запрещенные в 1527[248] году. Естественно, их всего лишь тихой сапой включили в сборник статей, но впервые был нарушен официальный запрет. Затем пришлось ждать, чтобы отголоски французской революции докатились до Мексики. Тогда только в мышлении властей произошли наконец положительные изменения. Вероятно, вице-король Хуан Виченте де Гюйемес подпал под влияние просветителей, осознал архаичность колониальной системы, которую представлял, а может, сказалось еще и то, что он был родом из Гаваны, но так или иначе вице-король решил вернуть мексиканцам Кортеса. С конца 1789 года он трудился над проектом сооружения роскошного мавзолея, в котором бы упокоился прах мексиканского национального героя. Вице-король заказал памятник Кортесу у модного в то время архитектора. Бюст конкистадора должен был изваять знаменитый скульптор Мануэль Тольса, директор Академии Сан-Карлос. По распоряжению вице-короля для хранения праха Кортеса была изготовлена хрустальная урна. Гюйемес желал устроить мавзолей в церкви, примыкавшей к госпиталю Иисуса, построенному точно на том самом месте, где произошла первая встреча Кортеса и Мотекусомы. Если забыть о Койоакане, это место лучше всего отвечало духу завещания Кортеса.