Демоны Хазарии и девушка Деби - Меир Узиэль

«Как тебя зовут?» – спросил Ахав.

«Орех, – сказал толстяк, – все меня так зовут, ибо считают, что я похож на орех. Другие говорят, что я вкусен, как орех, и что моя лысина напоминает орех, который следует расколоть. По правде же зовут меня так, ибо в молодости я был продавцом орехов. Первые свои деньги я заработал, посылая партии орехов в малые города на берегу Босфора. В ящике моих памяток я все еще храню один орех из первой проданной партии. Настоящее мое имя Йоэль. Йоэль из семейства Леви».

Что-то привлекательное и даже захватывающее было в рыжем парне с открытым и смелым взглядом и гладкими щеками.

Ахав съел рыбу с булочкой, благодаря Бога, что на столе был хлеб. Без хлеба он вообще ничего не мог съесть.

Он хотел заплатить, но толстяк возмутился: «Деньги твои здесь ничего не стоят. Попробуй заплатить и увидишь, что деньги твои не возьмут. Скажут, что они фальшивые».

Люди его, которые сопровождали все его слова смехом, ушли, так что трудно сказать, была ли это хорошая или плохая шутка.

В полдень Ахав вернулся к Тите, и рассказал о новом маршруте в страну Израиля.

Она была ему благодарна, что он не уплыл после первой утренней молитвы.

Он рассказал об изменениях планов слепцам. Разочарование в едином вздохе девяноста слепцов слышно было хорошо. Они так надеялись плыть на корабле, прислушиваться к напряженно надувающимся парусам, побывать в Византии, вдохнуть запах ладана, отведать свиного мяса, коснуться стен зданий, скульптур, ощупать декоративные полосы римских времен с элементами полураскрытого яйца и копья, украшающие все дворцы Византии. Они готовы были бороться со штормами по дороге в страну Израиля. А сражение с мусульманскими боевыми кораблями просто вдохновило их. Они вскочили с мест и воображаемыми движениями сабель кололи воздух, изображая битву на палубе.

Потом все ощупью вернулись на свои места и продолжили плести се™.

Много метров сетей они связали за эту неделю безделья, в связи с трауром по Песаху. Тонкие сети из шелковых нитей, и толстые рыбацкие сети, которые они продали горожанам за рыбу локус, обжаренную в хлебных крошках.

Он вязали еще другие сети, а также кольчуги. Тонкая металлическая нить была вплетена в них. Кольчуги они плели для себя. Длина вязанья достигла ста двадцати метров. Потом это надо было делить на части. Невозможно одному человеку нести на себе такой груз.

«Погодите распускать, – сказал им одноглазый командир, – мы еще не знаем, что будем делать, и как доберемся до Итиля. Погодите».

Слепцы ждали. Тренировались в стрельбе из лука на дальние расстояния, в метании бумерангов, в забрасывании сетей, в концентрированных ударах обнаженной рукой, молниеносно разбивающих кости человека. Надоело им безделье. Слишком много дней со времени их поражения они пытаются скрыть это, которое для них, как черный зуб во рту улыбающейся девицы. Надоело им тренироваться. Надоело заниматься мелкими делами и получать мелкие знаки отличия, даваемые слабакам. Смогут ли они, наконец, участвовать в настоящем бою? Что это за бесконечные сомнения и колебания. Кому нужна вся эта подготовка? Почему прямо не выйти на западную границу и вступить в бой с бесом, и будь что будет, а что не будет – тоже отлично будет. Лишь так можно победить в сражениях, если их жаждут.

Тита беседовала с Ахавом за ужином, когда они ели вкусный чечевичный суп. Она торопила его с решением: выйти из бездействия, прислушаться тому, что сказал ему толстяк, ехать в Итиль, а затем в страну Израиля. «Ты думаешь? – говорил он. – Это следует сделать? А? Нет, ничего не получится». И так сотни раз.

Но Тита не отступала, пока в один из дней он сказал: «Едем со мной в Итиль». Именно этого она ожидала.

«Нет, – сказала она, – я думаю, что это нехорошо. Что скажут?» Но он требовал и убеждал, без того, чтобы умолять, и она, в конце концов, сказала: «Да!»

Но надо было обратиться к раввину по поводу брака. Не странно ли? Они вообще не говорили о свадьбе, и вовсе забыли о браке. Раввин предупредил Титу, чтобы она не спала в одном шатре с Ахавом всю дорогу, и вообще бы надела пояс скромности.

Ахав обещал ей легкую телегу на четырех колесах, что в ней она сможет и ночевать.

В отношении брака раввин постановил: он сам пошлет человека в семью Песаха и сообщит его младшему брату о том, что тот должен направиться в Итиль, встретиться с Титой и завершить то, что необходимо завершить. Раввин не говорил о свадьбе Титы и Ахава, только напомнил обязанности вдовы – ждать три месяца до свадьбы с другим мужчиной, чтобы отличить семя первого мужа от семени второго.

Ой, семя первого, второго, третьего… Как ей хочется сына и вообще маленького ребенка. Забеременеть. Она была уверена, что после изнасилований, после всех сношений по согласию и без согласия, по страсти или по принуждению, ей не на что надеяться. Это виделось ей как справедливое наказание за все ее преступные грехи, совершённые ею по незнанию.

Предложения раввина снимали эти мысли и заботы, устраняли проблемы и преграды. Он их сформулировал в четком порядке. Ахав оставил на столе раввина приличную сумму, и пусть не очень красиво то, что я здесь говорю, но раввин хорошо оценил эту встречу. Ахав оставил ему много денег. Раввин этого ожидал, и потому предложил свои услуги и также все расходы по привозу брата Песаха в Итиль.

Тита посетила вновь могилу Песаха, оплакивая его, ее спасителя, любимого, обратившего ее в иудаизм, и первого ее истинного мужа. Она оплакивала его оборвавшуюся молодость, его судьбу, поставившую перед ним задачи, которые были ему не под силу, и наказавшую за невыполнение долга. Он не был создан для того, чтобы его выполнить.

Прошло еще три дня, и вся рать слепцов вышла в сторону Итиля. Кроме телеги Титы, были куплены еще две телеги и четыре лошади, на которых была взгромождена нелегкая ноша. Все это было сделано по совету толстяка, который день за днем посещал Ахава и обучал его людей, как в высшей степени профессионально паковать грузы.

Травы с белыми верхушками, разбрасывающими семена на ветру, треплющем эти верхушки, простирались перед идущими, за пределами города. Пространство текло широкими склонами, проявляясь вдали все новыми холмами, и склоны ложились мягкими тенями на идущих. Посверкивали воды, разбивая ковры трав. На воинах были кожаные кольчуги, шапки с красным цветком на макушке. И все это двигалось, пересекая страну.

Лошади шли рядом с людьми, и ветер развевал чёлки над их лбами. Погода была приятной, дороги сухи. Пики воинов возносились в небо над длинными шеренгами.

Вы уже знаете, я надеюсь, насколько велика Хазария, и сколько надо шагать и шагать. Расстояние, преодоленное ими до Итиля, было, примерно, как от Рима до Мюнхена, от Парижа до Барселоны, от Варшавы до Копенгагена. Это взяло у них сто двадцать дней. И в каждый из этих дней Ахав говорил про себя, как я люблю ее, как я тоскую по ней.

На середине пути, примерно, вдень, когда сделали привал, и ястреб висел в воздухе над низменностью, и небо было серым и плотным, и слабых расцветок радуга стыла в небе, Тите исполнилось восемнадцать лет. С большим шумом и радостью отпраздновали ее день рождения.