Контрольное вторжение - Михаил Медведев

Я лежал в больничной койке. Сильно болела нога. Хотелось есть и пить. Полное отсутствие мыслей действовало успокаивающе, и какое-то время я бездумно созерцал воздушное пространство над собой, однако чей-то громкий вопль заставил меня повернуть голову. То, что я увидел, вынудило меня поверить в подлинность существования ада. Пространство, стиснутое двумя длинными бетонными стенами и ограниченное сверху бактерицидным потолком, было переполнено болью и страданием. Предсмертные хрипы и мольбы перемешивались здесь с густыми облаками зловония, скрывавшими бесконечные ряды больничных коек. Пациенты, которые лежали на них, казались настоящими выходцами из преисподней. Почти у каждого не хватало одной, двух или даже всех конечностей. На ближайшей ко мне кровати покоилось оплетенное проводами тело, к которому посредством тоненькой трубки крепилась обритая наголо безносая и безухая голова. Своим единственным глазом голова с мольбой взирала на меня. Чуть дальше беззвучно билось закрепленное в шипастом каркасе мускулистое туловище. Над ним колдовали два старых робота.

Они старательно запихивали в распоротую брюшную полость нечто очень похожее на кишечник. Я перетерпел рвотный позыв и перевернулся на левый бок.

С другой стороны от моей койки дела обстояли ничуть не лучше. Многорукий медицинский кибер обрабатывал обезглавленное женское тело. Он отсекал зазубренные куски затылочных костей и обломки шейных позвонков. Кровь заливала подушку и снежно-белую простыню, капала на пол, где метался крошечный робот-уборщик, на бурой спинке которого жалобно поблескивал индикатор перегрузки.

В проходе между койками плелся сутулый седой санитар. Шаркая подошвами, он толкал перед собой тележку с целой пирамидой криоконтейнеров знакомой мне формы. Именно в таком ведерке я получил от Готлиба инфицированную мексиканской чумой голову преступника. Когда я увидел, что санитар раздает криоконтейнеры роботам-хирургам, в голове у меня немного прояснилось. Никакой это не ад. Обычный прифронтовой госпиталь, оборудованный, судя по граффити на стенах, в автомобильном тоннеле. Потусторонний туман — это всего лишь испаряющийся из криосистем азот, а обезглавленные изуродованные тела используются медиками для временного подключения ампутированных голов. Потом эти головы заморозят.

Мне стало немного легче. Я поднял руку и тщательно ощупал шею, чтобы проверить, не готовят ли меня самого к подобной операции. Никаких разрезов, трубок или больших отверстий обнаружить, к счастью, не удалось.

Голова крепко держалась на плечах. Согнул ногу. Все нормально. Сустав цел, кость срастили. Еще болит, но скоро все будет в порядке. Обошлось. Я хотел стереть холодные капли пота, выступившие на лбу, но ладонь застыла на полпути. На запястье моргал синими светодиодами арестантский браслет. На сероватом металле ясно читались четкие буквы «ТСО-Кандалы-56». Серьезная вещь. В такие штуки встраивают не только системы географического позиционирования, но и устройства для физического воздействия, если заключенный попробует нарушить закон. В некоторых моделях генератор боли активируется при первой же мысли о побеге или неподчинении блюстителю закона. Я мысленно затребовал информацию о причине ареста. На ободке браслета засветилась бегущая строка. «Ордер на арест Ломакина Светозара №…». Мое зрение еще не пришло в норму. К тому же я разволновался, поэтому значения слов и предложений прояснялись для меня в случайном порядке, никак не желая превращаться в связный текст. По обвинению… С поличным… Повлекшие многочисленные жертвы среди мирного населения… Преступление против человечности… Военные преступления… Кое-как дочитав ордер, я откинулся на подушку, пытаясь понять, что же произошло и как мне следует действовать в сложившейся ситуации. Никаких идей не было.

Пришла медсестра. Угрюмая женщина средних лет.

Не здороваясь и не говоря ни слова, она подкатила моей кровати передвижной столик, сервированный для полноценного обеда, и молча ушла, окатив меня на прощание взглядом, полным такого концентрированного презрения, что даже нескольких мелких брызг хватило бы, чтобы отравить водоем средних размеров. Я меланхолично перекидал в рот безвкусный салат, жиденькие несоленые щи и несладкую кашу. Запил все это противным комковатым киселем. Внешне я выглядел абсолютно спокойно, но в моей душе нарастало возмущение.

Как они посмели раззявить свои смердящие пасти в мою сторону? Я воевал с врагами, я спасал их жалкие шкуры. Я вообще создал этот мир и установил в нем свои правила игры. О каких нарушениях может идти речь? О каких статьях уголовного и нравственного кодексов может писать скудоумный прокурор Ефремовского района Московского гиперполиса? Чушь! Я чист перед Человечеством Солнечной Системы. К счастью, прокурор Подтэр — не последняя инстанция. А обвинение в измене — это вообще такая возмутительная ложь, что имеет смысл потребовать от этого Подтэра моральной компенсации, если она, конечно, присуждается в военное время. Суд! Нужно требовать проведения судебного заседания. Я так воодушевился, что спрыгнул с кровати. Кожу под браслетом чувствительно кольнуло.

— Стоять на месте! — взревело в ушах.

Мышцы сразу одрябли и безвольно обвисли на скелете, как старые тряпки на огородном пугале. Моя голая пятка оказалась в липкой луже чуть подсохшей крови, но я не смог сдвинуться даже на сантиметр, чтобы встать на сухое. Проклятый браслет парализовал не только тело, но и волю.

В полусотне метров от меня полыхнула вспышка. Такие обычно сопровождают телепортацию. Почти сразу по проходу между койками размашистой рысью пробежали два амбала с жандармскими черепами на рукавах.

Роботы-уборщики и санитарки испуганно шарахались от них. Пациенты, способные осознавать реальность, затравленно провожали их глазами. Бравые блюстители закона встали справа и слева от изголовья моей кровати, будто это был мой гроб, а они изображали почетный караул. Оглушительно щелкнув каблуками, жандармы синхронно сложили руки за спиной и устремили бессмысленные взгляды в некую уставную точку, расположенную в полутора метрах от их мужественных носов.

Спустя минуту по тому же проходу неуверенной слегка танцующей походкой прошествовал молодой человек с живым улыбчивым лицом. Только вблизи стало понятно, что юноша вовсе не улыбается. Его лицо искажено мучительной гримасой сочувствия и отвращения. Похоже, что он впервые в жизни увидел столь много концентрированной человеческой боли. Заметив мою окаменевшую фигуру, молодой человек сморщился еще больше и пронзил меня злым презрительным взглядом.

— Александр Лебедь, — холодно представился он, останавливаясь в трех шагах от меня.

— Генерал? — автоматически переспросил я.

— Судебный исполнитель, — слегка смутился молодой человек.

Кажется, он был немного польщен моим предположением. Конечно же, откуда ему было знать про черного генерала, ставшего президентом Российской Федерации после казни Ельцина. Он не помнил бы о нем, даже если бы те печальные события происходили в его собственном мире. Слишком давно это было.

— Светозар Ломакин? — осведомился он, снова став смертельно серьезным.

«Молодой или омолодившийся», — подумал я, нагло разглядывая судебного исполнителя.