Наталья Гончарова - Вадим Старк

В январе того же года он обращается к М. О. Судиенко с просьбой ссудить ему 25 тысяч рублей на три или по крайней мере на два года. Ранее Пушкин уже брал у него деньги в долг, который он возвратил два года назад. Вновь обращаясь к нему, Пушкин вводит его в курс дела: «От карт и костей отстал я более двух лет; на беду мою я забастовал, будучи в проигрыше, и расходы свадебного обзаведения, соединенные с уплатою карточных долгов, расстроили дела мои».

Двадцать третьего февраля в Петербург приехал дед Натальи Николаевны — хлопотать о получении субсидии или права продать Полотняный Завод. В его записной книжке значится: «Февраля 23 — Наташе Пушкиной купил 32 фунтов разного варенья по 1 за фунт — 32 р.». Вскоре приехал и ее старший брат Иван Николаевич, и 3 апреля Пушкин дал воскресный праздничный обед в честь Гончаровых. Сохранился счет на отпущенное в тот день вино из погреба известного петербургского виноторговца Рауля на 57 рублей.

Счетам не было конца, Пушкин издерживал явно больше, чем зарабатывал. Эти счета — не только документальные свидетельства расходов; на них, как и на рукописях пушкинских стихотворений, появляются порой рисунки, запечатлевшие облик жены. Так, на обороте счета издания альманаха «Северные цветы на 1832 год» Пушкин изображает Наталью Николаевну в платье с пышными рукавами, с высокой прической. Этот рисунок схож с тем акварельным портретом, который как раз завершил Александр Павлович Брюллов. Еще когда они жили в Царском Селе, Нащокин от письма к письму требовал изображение Натальи Николаевны; Пушкин оправдывался тем, что «портрета не посылает за неимением живописца». Когда же Пушкин недолго гостил в Москве, то оттуда уже спрашивал Наталью Николаевну в письме от 8 декабря: «Брюлов пишет ли твой портрет?» Видимо, Пушкин уже договорился с художником, но тот приступил к работе, вероятно, только в январе. Тогда же были доставлены, наконец, выкупленные Нащокиным по поручению Пушкина бриллианты жены, с которыми она и позировала Брюллову. Он представил ее в открытом бальном платье с прической по тогдашней моде, с ниткой жемчуга с подвеской на лбу и с длинными бриллиантовыми серьгами в ушах. Это единственный известный портрет Натальи Николаевны, исполненный при жизни Пушкина. Сравнивая его с более поздними ее портретами, можно в полной мере оценить робкую прелесть и очарование девятнадцатилетней Пушкиной. Когда жена бывала в отъезде, Пушкин особенно часто глядел на это изображение и вспоминал ее. Так было летом 1834 года, когда писал он из Петербурга в Калугу: «Целую твой портрет, который что-то кажется виноватым…»

Начало долгой переписке по поводу установления суммы жалованья Пушкину положило его письмо от 3 мая 1832 года, адресованное Бенкендорфу, без которого еще долго никто не стал бы задумываться о содержании чиновника Пушкина. Бенкендорф дал указание министру иностранных дел К. В. Нессельроде как непосредственному начальнику Пушкина. Тот официальным письмом от 14 июня просил графа Бенкендорфа «почтить его уведомлением, в каком количестве прилично бы было определить жалование Пушкину». Бенкендорф ответил 20 июня, что Пушкину следовало бы дать жалованье в пять тысяч рублей. Д. Н. Блудов, тогдашний министр внутренних дел, в присутствии Пушкина на именинах Вяземского 29 июня рассказывал, что Нессельроде не хочет платить жалованье Пушкину. Действительно, 4 июля Нессельроде рапортовал самому императору: «…г. Бенкендорф объявил мне Высочайшее повеление о назначении из государственного казначейства жалования титулярному советнику Пушкину. По мнению г. Бенкендорфа, в жалование Пушкину можно было бы положить 5000 руб. в год. Я осмеливаюсь испрашивать по сему Высочайшего повеления Его Императорского Величества». Оно последовало, видимо, незамедлительно, хотя и в устной форме, так что уже 6 июля Нессельроде обращается к министру финансов графу Е. Ф. Канкрину с просьбой выдать под расписку казначея Министерства иностранных дел Губина «причитающиеся из означенной суммы с 14 ноября 1831 года по 1 мая сего года деньги всего 2319 руб. 44 ¼ коп.; впредь же отпускать из оной по третям…». При этом имя Пушкина не упоминается.

Заведено было особое дело № 1 «Об отпуске в Министерстве иностранных дел из Государственного казначейства ежегодно по 5000 р. ассигнациями из сумм на известное Е. И. В. употребление и о выдаче этой суммы титулярному советнику Александру Пушкину». Управляющий департаментом хозяйственных и счетных дел Министерства иностранных дел Поле нов извещает казначея Губина, что деньги на жалованье Пушкину приняты в приход к общим суммам министерства. 21 июля деньги были отпущены; еще через несколько дней, 26 июля, Пушкин получил особую повестку, которой приглашался в хозяйственный департамент 27 июля в 11 часов утра для сообщения, как значится в документе, «некоторых сведений до службы касающихся». Тогда только Пушкин и получил свое первое жалованье. 9 сентября он исправно получил жалованье за вторую треть 1832 года в сумме 1666 рублей 66 ½ копейки, дав в том расписку.

Однако размер жалованья был несопоставим с тратами. Его едва хватало на оплату городской квартиры, а дачная жизнь требовала дополнительных расходов.

Пушкину приходилось больше рассчитывать на самого себя и свои труды. Он затеял издание газеты под названием «Дневник», которое, впрочем, провалилось, не начавшись, так и не принеся ему никакого дохода. Пушкин подал Бенкендорфу прошение с образцами нового издания, ответ на которое, ввиду отсутствия шефа жандармов, он получил только в октябре.

Незадолго до вторых родов Натальи Николаевны Пушкин делает еще одну попытку привести свои денежные дела в порядок, на этот раз с помощью Дмитрия Николаевича Гончарова, к которому он обратился с письмом, обнаруженным только в 1970 году, о «затруднениях в связи с предстоящими родами Наташи и деньгах». Пушкин узнал (скорее всего, от Ивана Николаевича Гончарова), что Дмитрий Николаевич собирается просить взаймы денег у князя Владимира Сергеевича Голицына. В результате родился пушкинский проект, заключавшийся в том, чтобы Гончаров из денег, занятых у Голицына, которому «совершенно всё равно одолжить 35 или 40 000, и даже больше», одолжил бы ему на шесть месяцев шесть тысяч рублей, «в которых я очень нуждаюсь и не знаю где взять». «Семья моя увеличивается, служба вынуждает жить в Петербурге, расходы идут своим чередом, и так как я не считал возможным ограничить их в первый год своей женитьбы, долги также увеличились. — Я знаю, что в настоящее время вы не можете ничего сделать для нас, имея на руках сильно расстроенное состояние, долги и содержание целого семейства, но если бы Наталья Ивановна была бы так добра сделать что-либо для Наташи, как бы мало то ни было, это было бы для нас большой помощью. Вам известно, что, зная о ее постоянно стесненных обстоятельствах, я никогда не докучал ей просьбами, но необходимость и даже долг меня к тому вынуждают, — так как, конечно, не ради себя, а только ради Наташи и наших детей я думаю о будущем. Я не богат, а мои теперешние занятия мешают мне посвятить себя литературным трудам, которые давали мне средства к жизни. Если я умру, моя жена окажется на улице, а дети в нищете. Все это приводит меня в уныние. Вы знаете, что Наташа должна была получить 300 душ от своего деда; Наталья Ивановна мне сказала сначала, что она дает ей 200. Ваш дед не смог этого сделать, да я даже и не рассчитывал на это; Наталья Ивановна опасалась, как бы я не продал землю и не дал ей неприятного соседа; этого легко можно было бы избежать, достаточно было бы включить оговорку в дарственную, по которой Наташа не имела бы права продавать землю. Мне чрезвычайно неприятно поднимать этот разговор, так как я же не скряга и не ростовщик, хотя меня в этом и упрекали, но что поделаешь? Если вы полагаете, что в этом письме нет ничего такого, что могло бы огорчить Наталью Ивановну, покажите его ей, в противном случае поговорите с ней об этом, но оставьте разговор, как только увидите, что он ей неприятен».