Воля богов!. Повесть о Троянской войне - Леонид Свердлов

Всё ещё недовольный со вчерашнего дня Посейдон уселся на троне возле Зевса и ворчливо спросил:

— Что, Зевс, опять какое-нибудь объявление насчёт Трои?

— Просто мысли мои читаешь, братец, — весело и доброжелательно ответил громовержец.

Видя, что Зевс сегодня в хорошем настроении, Посейдон решился выразить ему своё вчерашнее недовольство:

— Против богов идёшь, брат. Ты, конечно, можешь помогать троянцам — твоя воля, но учти: боги с тобой не согласны.

— Говори за себя, Посейдон. Кто это со мной не согласен?

— Да все не согласны: я, Гера, Афина, Гермес…

— Что?! Эй, Гермес!

— Чего, Кроныч?

— Ты что, против троянцев?

— Как скажешь, Кроныч.

— Что это за ответ? Что ты юлишь всё время? Неужели сложно прямо сказать: ты за греков или за троянцев?

— Ничего сложного, Кроныч. Проще простого. Скажи мне только, кто победит, и я сразу скажу, за кого я.

Зевс усмехнулся и, убедившись, что все собрались, начал свою речь:

— Так вот, значит, мальчики и девочки, тут уже поступают нарекания, что я, дескать, много на себя беру: троянцам помогаю, греков защищать не даю, богам вмешиваться запрещаю, сам всем распоряжаюсь, а другим разрешаю только смотреть. Ладно, пойду навстречу вашим пожеланиям. Сегодня ничего запрещать не буду. Делайте что хотите, а я буду только наблюдать.

— А за греков воевать против троянцев можно? — осторожно спросила Афина.

— Можно, — улыбнулся Зевс. — Тебе, доченька, сегодня всё можно. Хотите — за греков воюйте, хотите — за троянцев. Хоть между собой передеритесь. Я ни во что вмешиваться не буду.

Он тут же пожалел, что разрешил богам передраться между собой, заметив, какой кровожадный взгляд бросила Гера на Артемиду. Но слова уже были сказаны, и Зевс приказал Ганимеду налить нектара, закрыл короткое собрание, поднялся с трона, взял пакетик с орешками, уселся перед ясновизором, закинув ногу на ногу, и принялся наблюдать за событиями, происходившими в греческом лагере.

У греков в это время тоже было большое собрание. Речь держал Ахилл.

— Нам с Агамемноном следовало помириться ещё раньше, — говорил он, — а лучше вообще не ссориться. Было б из-за чего! Из-за какой-то бабы, чтоб ей сдохнуть раньше! Сколько бед наша ссора принесла грекам и сколько радости троянцам! Но что сделано, того не исправишь. Я больше на Агамемнона не сержусь — я теперь только на троянцев сержусь, и особенно на Гектора. Командуй, Агамемнон. Я теперь биться хочу и убивать троянцев, сколько сил хватит. А сил у меня хватит на всех их.

Толпы греков ответили ему оглушительным рёвом. Агамемнон встал, кряхтя от болевшей раны, и сказал, поднимая руку:

— Тихо! Не мешайте говорить, а то я сам себя не слышу. Меня уже за это дело многие ругали и винили в том, что произошло. Но не я тут виноват. Это всё боги меня с толку сбили. Одна Эрида чего стоит! Против судьбы, опять же, не попрёшь. Да и сам Зевс что-то в последнее время взялся мне гадости устраивать. Всё одно к одному. И что я мог сделать? Есть, говорят, богиня такая — Ате. Может, врут, конечно, а я думаю, что и вправду есть такая. Она только и делает, что людей с толку сбивает. Мне про неё Нестор рассказывал. Ну, вы же знаете Нестора — он ерунду говорить не будет. Так вот она не только людям — она и богам головы может заморочить. Дело так было. Поправь меня, Нелеич, если я что неправильно скажу…

Агамемнон был не из тех, кто охотно извиняется и просит прощения, и сейчас он, хоть и понимал, что сделать это всё равно придётся, был рад возможности получить отсрочку, рассказав какую-нибудь историю:

— Зовёт как-то Зевс всех богов и говорит им: «Радость у меня, боги. Сегодня родится самый главный герой, который будет царствовать над миром, а все остальные герои ему служить будут». А Гера, хитрая такая, ему отвечает: «Врёшь ты всё! Мы же знаем, что у тебя семь пятниц на неделе, и ничего этого не будет. Можешь поклясться страшной олимпийской клятвой, что правду говоришь?»

А Зевс и не понял, что она нарочно это сказала. Так ему, значит, Ате голову заморочила. Ну он и поклялся. Думал, что ничем не рискует, поскольку знал, что Алкмена, подружка его, на последнем сроке и сегодня Геракла родить должна. А Гера тут разом всё переиграла: Никиппа, микенская царица, тоже сына ждала, так Гера ей роды ускорила, и она Эврисфея недоношенным родила. А Алкмене Гера, наоборот, роды задержала, так что Геракл только на другой день родился. А потом приходит к Зевсу и говорит: так, мол, и так, родился сегодня Эврисфей, а Геракл у него теперь на побегушках будет, как ты и обещал.

Вот тут-то Зевс и понял, как его жена обманула. Ох уж и прогневался он! А сделать-то ничего уже не может: клятва-то дадена. Схватил он тогда Ате за волосы — и так её! И так!.. — Агамемнон с неподдельной злостью изобразил, как Зевс бьёт Ате головой об стол. — И запретил ей впредь на Олимпе появляться. С тех пор ходит она между людьми и жертву себе ищет. Вот, значит, я ей как раз и подвернулся.

Так что, раз уж и Зевс с ней не справился, то куда уж мне — простому царю. Но я свою вину загладить всё равно готов. Что тебе, Ахилл, давеча обещали, я отдам. Вот прямо сейчас мои люди всё тебе доставят, пока мы завтракаем.

— Не надо мне ничего, — твёрдо ответил Ахилл. — И завтрака не надо. Мне никакой кусок в горло не полезет, пока я не отомщу стократно за смерть моего друга. Нечего время терять! Командуй прямо сейчас в бой идти!

Греческое войско вскричало ему в ответ воинственно, но без энтузиазма. Общее мнение выразил Одиссей:

— Спокойно, Ахилл! Горячку пороть не надо. Ты тут всех сильнее, но я тебя старше и жизнь знаю лучше, так что поверь моему опыту: во-первых, когда подарки дают, никогда не отказывайся и бери сразу, не откладывая, а то ведь передумают; а во-вторых, никогда не воюй, не позавтракав. Все мы тут готовы на любые жертвы, чтобы отомстить за твоего безвременно погибшего друга, но приносить в жертву свой желудок не стоит. От голодных воинов в бою мало проку. Так что вели накормить своих мирмидонцев, сам поешь — Атреич сейчас наверняка не откажется угостить тебя за свой счёт — и подарки прими, а там уж и повоюем — день впереди долгий.

В ответ на эти слова Одиссея греки закричали чуть менее воинственно, но гораздо более дружно.

Ахилл был не согласен, но противиться воле всего войска не мог даже он. Пришлось возвращаться к своей палатке и терпеливо ждать, пока люди Агамемнона под предводительством Одиссея не доставили ему всё, что обещал капризному герою командир греческого войска. Он принципиально не смотрел в сторону этих даров. Не посмотрел он и на дочку Бриса, которую позавчера называл своей любимой, а сегодня желал ей смерти. Той, из-за которой разгорелась его ссора с Агамемноном, той, чьё имя он так и не узнал. Видя настроение Ахилла, девушка не подошла к нему, а сразу бросилась к телу Патрокла, от которого Фетида заботливо отгоняла мух.

Девушка заплакала горько и искренне. Патрокл был единственным греком, который понимал и жалел её. Ахилл, хоть и изображал любовь, на самом деле всегда любил только себя, а других — лишь в той мере, в какой они поддерживали в нём эту единственную и самую крепкую его любовь.